Уважаемый господин М.
Шрифт:
В «Расплате» происходит нечто подобное. Учитель истории Ландзаат (в своей книге вы назвали его Тер Брехтом – слишком надуманная фамилия, на мой вкус) по дороге в Терхофстеде (Даммердорп в «Расплате») в машине слушает по радио прогноз погоды. Он знает, хотите вы намекнуть, что позже в тот же день пойдет снег, что надвигается сильный снегопад. Значит, он учитывает, что может застрять в Терхофстеде, заставляете вы читателя думать вместе с вами. И все-таки он едет. Здесь книга отклоняется от действительности. Действительность, как это часто бывает, гораздо проще. Пожалуй, господин Ландзаат надеялся, что Лаура встретит его иначе, но
Он уже стоял на улице, в свежем снегу. В ту минуту он, наверное, искренне хотел уехать. Даже сегодня, спустя столько лет, я в этом все еще твердо убежден.
Стало быть, представим себе, что снег не пошел или его выпало совсем мало, – тогда историк в самом деле уехал бы. Он провел бы остаток рождественских каникул у друзей в Париже. У вас не было бы никакого сюжета для книги – во всяком случае, для этой. За неимением лучшего вам, возможно, опять пришлось бы писать книгу о войне.
Вот и рынок в Х. Разок объезжаю весь город и наконец паркую машину у того самого крепостного вала, который накануне видел на открытке.
Мой план таков: иду в кафе что-нибудь выпить. Завязываю разговор с барменом или официантом. Через какое-то время невзначай произношу вашу фамилию. Да, писатель. У него же дача где-то здесь поблизости? Сразу после этого меняю тему. Где в Х. лучше всего поесть мидий? Если немножко повезет, я пойму, в какую примерно сторону надо ехать, чтобы найти белый дом с номером, который оканчивается на единицу.
Но все идет не так. Случай явно обосновался в Х. задолго до моего приезда. На террасах вокруг рыночной площади полно посетителей. Оглядывая столики в поисках свободного места, за одним из них я вижу ее. Она сдвинула противосолнечные очки на макушку. На столике перед ней полупустой бокал белого вина. Возле ее бокала стоит еще один. Бокал красного лимонада с соломинкой. Верхний конец соломинки скрывается в детском ротике.
Сам-то я могу только радоваться такому решению. Я благодарен случаю. Я могу пропустить все эти поиски, как, наверное, пропустил бы их в книге. А заодно и описания пейзажей и лиц. У книги, у выдуманного рассказа, наверняка есть читатели, которые будут кричать, что они считают все это случайным совпадением. Может быть, они даже бросят читать.
А вы – нет, думаю я. Вы не бросите. Делаю вид, что обвожу взглядом террасу. Как будто ищу свободный столик или хотя бы кресло. Напротив кресел, которые заняты вашей женой и дочкой, есть свободное. На нем стоят пакеты с покупками, но, если убрать эти пакеты, кто-нибудь сможет сесть.
– Извините, пожалуйста, – говорю я, – это место не занято?
Смотрю на нее. Я смотрю на ее лицо, как будто что-то припоминаю. Как будто вижу смутно знакомое лицо, но пока еще не знаю, откуда оно мне знакомо.
– Я… – говорю я. – Это… вы?
Она прищуривает глаза против солнца и смотрит на меня, подняв голову. Я делаю шаг в сторону, чтобы моя тень падала на ее лицо. Теперь, в свою очередь, она смотрит на меня так, словно не может сразу вспомнить, кто я.
– Но… – говорит она.
– Да, – говорю я. – Теперь я вижу. Вы… Я живу под вами. Я ваш сосед снизу.
– Да, – говорит она. – Сосед. Вы наш сосед.
– Да. Я… – указываю на рынок у меня за спиной, – я хотел кое-что купить. Я был тут неподалеку.
Теперь приходит время
– Я остановился в К., – говорю я, – тут, недалеко, в мини-отеле. Я тут ради заповедника, «Затопленной земли С.». Я фотографирую. Снимаю птиц. Это совершенно случайно, – добавляю я. – Я и не знал… Я хочу сказать, вы здесь в отпуске?
Это я обдумал, пока ехал. Могу я быть в курсе, что у вас есть домик в окрестностях Х.? Возможно, но не обязательно.
– Птиц, – повторяет ваша жена.
– Да, – говорю я. – А, это просто хобби. Я снимаю и других животных – я фотографирую других животных, – быстро поправляюсь я. – Природу. Все в природе.
Именно в этот момент я оглядываюсь по сторонам. Не освободился ли тем временем какой-нибудь столик? Нет. Возможно, стало больше свободных мест, но это означало бы, что мне придется подсесть к другим посетителям. Я уже положил руки на спинку того кресла, где стояли пакеты с покупками.
Настало время сыграть в орлянку. Бросаешь монетку кверху, она падает, вращаясь вокруг своей оси, закатывается под стол или под стул. Наклоняешься и подбираешь ее.
Орел – это я: «Ну, не буду вам больше мешать. Мне пора».
Решка – это она: «Ах, как я невнимательна… Садитесь, пожалуйста».
Выпадает решка. Она наклоняется вперед, снимает с кресла сначала один, а потом и другой пакет и ставит их на пол.
– Вы хотели что-нибудь заказать?
Рядом со мной появляется официантка, девушка с деревянным подносом в руке. Бросаю взгляд на столик, на бокал лимонада и бокал белого вина.
– Принесите мне пивка, – говорю я.
Отодвигаю кресло и опускаюсь в него. Только после этого смотрю на нее. Улыбаюсь. Она улыбается в ответ. Мне не нужно описывать ее лицо – вы видите его перед собой.
– Мама, кто это?
В принципе, личико вашей дочери тоже не нужно описывать, но я больше не могу обходить ее молчанием в своем рассказе. Если я о ней умолчу, будет непонятно продолжение.
– Это наш сосед, – говорит ваша жена. – Он же сказал. Наш сосед снизу.
Тогда ваша дочь впервые смотрит на меня. Я смотрю на нее. Я смотрю на ее лицо. В этом лице ваши фамильные черты решили спор в свою пользу. А жаль. Не то чтобы оно было некрасивым, только это не девичье лицо. Скорее лицо мужчины. Не мальчика. Мужское лицо с девичьими волосами. У нее ваши глаза, ваш нос, ваш рот. Ее глаза не такие водянистые, как ваши, кожа у нее на носу еще нормального белого цвета, сам нос не изуродован пятнами или волосами; если она засмеется, мы не увидим желтых или серых зубов, но в остальном она просто ваша копия – трехлетнее девичье воплощение вас самого.
Я называю свое имя. Потом спрашиваю, как зовут ее.
Она тоже называет свое имя, и я говорю, что нахожу его красивым. Немножко мудреное, немножко завлекательное; может быть, не слишком обычное, – но всего этого я, разумеется, не говорю. Кто выбрал такое имя? Вы или ваша жена? Держу пари, что вы. Вы сочли, что имя вашей дочери не может быть обычным.
– Надо же, как получается, – говорит ваша жена вашей дочери. – Дядю зовут так же, как папу.
Значит, теперь и вы знаете, как меня зовут. Конечно, вы это уже знали. Или, точнее, могли бы знать – несколько дней назад вы написали мое имя на своей новой книге. «Год освобождения».