Увечный бог. Том 2
Шрифт:
Предназначение – это ложь.
Впрочем, какое мне дело? Посмотрите на кости вокруг. Мы идем, пока можем идти, а затем останавливаемся. Вот и все. Ничего больше… Дальше что?
– Змеи.
Банашар поморгал, непривычный к четкости трезвого взгляда. Когда все расплывалось, было лучше. Гораздо лучше.
– Наверное, это мой первый страх: упасть прямо в яму гадюк, что мы величаем Храмом Д’рек. «Смотри в лицо своим
Адъюнкт шла рядом и молчала. Банашар не то чтобы ждал ответа, поскольку не был уверен, что и вправду произносит эти слова. Не исключено, что все его речи за последние два дня существовали целиком у него в голове. Так было бы проще.
– Бунт. Одно это слово вызывает у меня… зависть. Никогда прежде ее не чувствовал – такой, чтоб до глубины души. А еще не испытывал непримиримой злобы, когда твоя личность требует позволения быть собой. Даже если не понимает, кто она на самом деле. Просто требует.
Пьянство – это приятная капитуляция. Прибежище трусов. Мы, пьяницы, все до одного трусы, и пусть никто не пытается убедить вас в обратном. Мы ничего не умеем, кроме как пить, потому что в этом смысл нашей жизни и единственное спасение. От всего. Именно поэтому пьянице нельзя трезветь.
Банашар посмотрел на адъюнкта. Интересно, она слушает? Впрочем, было бы что слушать…
– Давайте сменим тему. От этой меня… тошнит. Нас ожидает еще один важный вопрос, надо только его придумать. Что за змеи, спросите вы? Да, это важный вопрос. Почему девочка дает нам такие имена? Их. Наши. Змеи в пустыне. Довольно смело, если задуматься. Змей очень трудно убить. Они все время ускользают и прячутся у всех на виду.
А что насчет, хм-м, знания?.. Порой знание приводит к потере милости. Порой оно не освобождает, а закрепощает. Порой оно открывает нам только вызывающий жалость список неудач. И так далее. Однако такие мысли исходят от тех, кто хочет погрузить других в пучину невежества, ведь только так они могут сохранить власть. К тому же подлинное знание принуждает к действию…
Или же нет?
Банашар замолчал и задумался. Внезапно его охватил страх.
– Вы правы, давайте снова сменим тему. Одно я знаю наверняка: есть вещи, о которых я ничего не хочу знать. Итак… Развивая мысль о незваных гостях, может, поговорим о героизме?
Улыбка, пошатываясь, отошла в сторону и упала на колено. Флакон встал сзади, прикрывая ей спину. Клинок у него в руке подрагивал, будто живой.
Растолкав толпу, к ним подошел Битум. Такого сурового выражения на его лице Флакон еще никогда не видел.
– Корик! – рявкнул Битум.
– Здесь я, сержант.
– Жить будешь?
– Я успел заглянуть ему в глаза. – Пол-лица у Корика было заляпано кровью, но чужой. – Гиены и то выглядят более вменяемыми. Вот этот капрал натравил его…
Корик указал окровавленным
Битум обвел всех свирепым взглядом, остановился на Флаконе. Подошел.
– Улыбка? Посмотри на меня, солдат.
Она подняла голову.
– Корик правду говорит, сержант. Мы не слепые и не тупые. Я услышала науськиванье и поделилась с капралом своим ножичком.
Битум посмотрел на Флакона. Тот кивнул.
– С двенадцати шагов. В темноте да еще и в толпе.
Умирающий капрал уронил бородатый подбородок на грудь, будто разглядывал свои колени. Корабб подтолкнул его, и он упал. От глухого удара о землю губы и ноздри снова покрылись пеной.
– Итого двое? – спросил Битум.
Флакон чувствовал озлобленные взгляды собравшихся вокруг пехотинцев. Слова Корабба его совсем не обрадовали:
– Трое, сержант. Первые двое были для отвлечения, еще двое подкрались к повозке с тыла. Одного прикончил я, за вторым погнался Спрут. Наверное, еще догоняет.
– Он ушел?! – негодовал Битум. – Худов дух!
Улыбка поднялась и нетвердой походкой подошла к мертвому капралу извлечь нож.
– Все это нехорошо, – пробормотала она, затем повернулась к собравшимся: – Мы охраняем пустые бочонки, вы, куча охламонов!
– Это не мы, морпех! – выкрикнули из толпы. – Это все Кулакова шайка!
Флакон сплюнул. Блистиг. Нижние боги.
– Проваливайте, а? – сказала Улыбка, отворачиваясь.
Вернулся Спрут, встретился взглядом с Битумом и как бы невзначай провел рукой по арбалету, что висел у него на левом плече.
Сержант обратился к тянульщикам:
– Солдаты – в упряжку, тащим дальше.
Улыбка подошла к Флакону.
– Убивать своих нехорошо.
– Согласен.
– Ты прикрыл меня. Спасибо.
Флакон кивнул.
Пехотинцы постепенно рассосались. Повозка покатилась дальше, взвод шагал рядом, а трупы остались лежать где лежали.
– Безумие какое-то, – произнес Корабб. – В Семи городах…
– Не начинай, – перебил его Спрут. – Мы тоже там были. Забыл?
– Да нет, просто к слову пришлось. Безумие от жажды…
– Все было спланировано.
– Капрал – допустим, – кивнул Корабб. – А тот олух, что кинулся на Корика?
– А те, кто зашел сзади?.. Еще раз, Корабб, все было спланировано. Кто-то отдал приказ. Это что угодно, только не безумие.
– Я, вообще-то, имел в виду остальных регулярных – тех, кого потянуло на запах крови.
Ни у кого мыслей на этот счет не было. Флакон вдруг понял, что по-прежнему сжимает в руке гладий. Со вздохом он убрал меч в ножны.
Курнос скомкал поданную кем-то окровавленную рубашку и заткнул ее под кожаное ярмо – так, чтобы закрыть стертые до мяса ключицы. Рубашка была мокрой и теплой, но сочившаяся из нее кровь его не особо тревожила – своей тоже хватало.