Уверенность в обмане
Шрифт:
— Да что ты говоришь! — требую я. — Я не ходил на каждый прием к врачу? Я не обеспечивал все твои капризы материально, даже если ты до сих пор не удосужилась пройти тест на отцовство? — самообладание испаряется. Я могу чувствовать, как пульс колотится в висках. Я видел моего отца в моменты гнева много раз, чтобы не понимать, что за этим последует. Мои брови сходятся в глубокую линию, а жилка бешено пульсирует на шее. — Ах, я не бросил все в своей жизни, чтобы быть только с тобой и с ребенком? Я сделал все это, и буду продолжать делать. Но, Оливия, это не дает тебе
Тишина в ответ на мои слова становится оглушающей, и злой мудак внутри меня только сильнее сжимает кулаки.
— Финансовая помощь, — говорит она. — Да, это все, что ты даешь мне. Но пока ты еще не позволил жить в твоем доме вместе с тобой. Ты даже не приготовил комнату для ребенка.
Я в отчаянии всплескиваю руками.
— Ты хочешь устроить в моем доме детский сад? Отлично! Я займусь этим, когда приеду, если это позволит мне наконец-то отвязаться от тебя.
— Отвязаться от меня? Хрен тебе, Дрю! Мне не нужны твои подачки!
— Да я ни хрена тогда не понимаю! — ору я. — Какого хрена ты тогда хочешь?
— Где твое сострадание?
— Я показываю тебе сострадание каждый чертов день. Я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы ты, наконец, была счастлива.
— Ты обращаешься со мной, как будто я инвестиция. Я знаю, на что это похоже, когда действительно о ком-то заботятся, а ты относишься ко мне... Я не желаю начинать, чтобы выразить твое отношение. Ты когда-то любил меня. И после того, как ребенок родится, ты снова полюбишь меня.
Направив палец ей в лицо, я подчеркнул еще раз.
— Я никогда не любил тебя! Я не люблю тебя сейчас! И я никогда не полюблю тебя в будущем!
Оливия подходит, хватает меня за плечи и прижимается к моим губам. Я пытаюсь оттолкнуть ее, но ее губы врезались в мои. Меня накрывает тошнота, когда она языком пытается проникнуть в мой рот. Я рвусь прочь, оставляя между нами, как можно большее расстояния. Моя рука взлетает к губам, инстинктивно оттирая ее вкус с губ. Нет слов, чтобы передать степень отвращения к ней в этот момент.
— Ты не можешь заявить мне, что ничего не чувствовал тогда! — она рыдает, тушь черными потеками размазывается по лицу. — Ты чувствовал ЭТО! Я знаю, ты чувствовал!
— Я ничего не чувствовал! — сплевываю я. — Никогда не делай этого больше!
— Дрю, пожалуйста.
— Пожалуйста, что? Я повторюсь. Мне надоело ходить вокруг да около с тобой. Позволь мне сказать тебе еще раз как можно четче, чтобы до тебя, наконец, дошло. Мы. Не. Пара. Мы никогда ею не станем. Теперь до тебя дошло?
— Хорошо. Но ты можешь хотя бы относиться ко мне, как к матери твоего ребенка, а не как к финансовой ответственности.
— После того, как ты пройдешь тест на отцовство!
— Относись ко мне, как к человеку!
Разочарованный, я сцепил пальцы за головой.
— Я не могу выиграть без потерь здесь, — я направляюсь к французским дверям, распахиваю их и выхожу на балкон. Теплый ветерок с залива врывается в мою комнату, согревая приятным теплом и без того разгоряченную кожу. Дождь уже закончился
— Чего же ты хочешь от меня? — спрашиваю я.
— Я хочу, чтобы обращался со мной, как будто ты заботишься обо мне. Не прикасался ко мне. Ты будешь разговаривать со мной, если я заставлю тебя. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что ты ненавидишь меня и ребенка!
Повернувшись спиной к Оливии, я опускаю голову и вздыхаю. Не то, чтобы я не признавал этого, но о ней я забочусь только из-за ребенка. Она мое проклятие. Я не доверяю ей, и уж конечно, не люблю. У нас общего только и есть, что ребенок и Маккензи, и, на мой взгляд, все должно так и остаться. Но то, что я не чувствую связи с ребенком, рвет мне душу в клочья. Какая сволочь не чувствует связи со своим ребенком? Я люблю ребенка. Я не хочу ничего из того, что происходит, но у меня нет никакого желания оставаться рядом с Оливией каждый раз, как ее тошнит. И я слишком хорошо знаю это чувство тоски. Время и расстояние не убило моей памяти. Алкоголь только отупляет мой мозг. Как я ни пытаюсь найти выход, единственно верным кажется, мне убить эту связь с Оливией.
— Я не ненавижу ребенка.
— Но ты ненавидишь меня.
Я вздыхаю. Я ничего не могу сказать на это. Я ничего не чувствую к ней из того, что она хочет. Соленый ветерок обдувает мое лицо, я закрываю глаза, привалившись к двери.
— Ты ненавидишь меня, — повторяет она. Мои глаза раскрываются, и я оглядываюсь. Плечи Оливии поникли. Она вытирает черные потоки, которые размазались по ее угловатому лицу. Какая-то часть моего сердца разрывается при виде ее слез. Я не такой уж бесчувственный ублюдок, чтобы не переживать при виде ее слез. Даже слез той, что разрушила мою жизнь.
— Вот почему ты продолжаешь твердить об этом проклятом тесте на отцовство!
Переступив через порог и ворох одежды, я усаживаюсь на пол, опершись спиной о кровать.
— Это не потому, что я ненавижу тебя, — оттолкнув груду одежды, я хлопаю по полу, предлагая присесть рядом с собой. Оливия, в конце концов, присаживается. Я складываю руки на ее крошечном животе и говорю:
— Это из-за моей работы. Ты должна понять. Я каждый день такое вижу. Я все лишь пытаюсь защитить нас обоих.
— Но тест может быть опасным для ребенка!
— Морган сказала мне, что тест не является инвазивным. И ты достаточно хорошо себя чувствуешь, так что это не повредит ребенку.
— Почему ты просто не можешь поверить, что я говорю правду? Я настолько ужасна, что ты хочешь избавиться от меня? Даже лучшая подруга бросила меня в такой ситуации, — сопит Оливия, вытирая глаза.
Наклонившись вперед, я размещаю голову на коленях, опираясь на мои руки. Не только от нее одной Маккензи отказалась. Это правда, что я хочу вернуть Микки обратно, это все, о чем я могу думать, но мне очень тяжело. Так же тяжело, как и Оливии. Может быть, даже больше.