Увертливый
Шрифт:
– Оставьте меня в покое, пожалуйста.
– Надо говорить: «Пожалуйста, товарищ ефрейтор!»
– Пожалуйста, товарищи ефрейторы, оставьте меня в покое.
Внутренне он улыбался: «Ничего получается! Прямо Акакий Акакиевич из Гоголевской шинели!» – он чувствовал себя актером.
«Пойдем, салага, поговорим!» – его вели в штабной туалет. А там, схватив за грудки, пытались прижать к стене и, выкатив очи, грозно орали: «Ну ты, сука, будешь делать, что тебе скажут?» «Я же вам объяснил…» – вяло возражал Галкин. «Заткни пасть!» – орали ефрейторы. Разговора, как правило, не получалось: солдат либо сам выскальзывал из их рук, либо появлялось начальство и добродушно корило:
– Будь моя воля, – как-то признался капитан (помощник начальника штаба), когда Петя зашел к нему сдать работу – я бы этих «толиков» ни дня не держал! Взял бы пару таких, как ты, и достаточно.
Галкин выказал офицеру сочувствие еле заметным кивком, считая, что, по справедливости, ему самому тут не на что жаловаться: знакомство с Тарасом явилось таким подарком судьбы, что писарские проблемы казались едва ощутимыми шероховатостями. Ну а увертываться, ему было не привыкать.
Однажды, когда все уехали на штабные учения, и никого кроме Галкина в писарской не было, туда заглянул кадровик. У майора слегка заплетались ноги, а водочный дух далеко опережал его плоть.
– Владимира нет?
– Никак нет. – привстав, доложил Галкин, сообразив, что спрашивают младшего «Вовика», с которым у кадровика – закадычная дружба.
Майор выругался, вышел, слышно было, как он терся в коридоре о стены, однако через минуту-другую – заявился опять.
– Встать! Ну-ка пойдем со мной! – приказал он не терпящим возражения голосом.
Галкин встал и поплелся за ним в отдел кадров. Пропустив солдата в кабинет, офицер запер дверь изнутри на защелку и указал на стул: «Садись!» Рядом на столе лежала амбарная книга. «Раскрой книгу там, где закладка!» Петя раскрыл. «Теперь читай все подряд! Внимательно читай!» Петя начал читать вслух. «Про себя читай, а я тут вздремну. Нездоровится что-то». Петя читал про себя, а за спиною возился пьяный старик. «Все прочел?» – вдруг, спросил кадровик с нетерпением.
– Прочел, ну и что?
«Как это что!? А это ты видел?» – ткнул он пальцем оголенной руки.
– Ну, видел. И что тут такого?
– Значит, ничего такого!?
Что-то коснулось Петиной головы, поползло по плечам, по рукам и ниже – к пряжке ремня. Он вскочил и захлопнул амбарную книгу.
Сзади, обхватив спинку стула, елозил на голых коленках майор. За спиной его на матрасе, занявшем пол кабинета, было скомкано все, что он с себя сбросил. Кадровик извивался в конвульсиях и, плаксиво молил: «Ну, давай! Вовик, миленький! Ну давай!» – Галкина чуть не стошнило. Преодолев отвращение, он отодвинул защелку и, вывернувшись из липких рук старика, возвратился в писарскую.
Через какое-то время явился помятый майор. Он тер виски и глаза.
– Где Володя?
– Пошел к врачу. – сказал Галкин первое, что пришло в голову.
– К какому врача!?
– К венерологу.
В глазах у майора вспыхнули багровые сполохи. Разразившись бранью, он побежал в туалет и застрял там надолго.
Вечером Петя рассказал о случившемся Бульбе. К его удивлению, Тарас не стал веселиться, а скорее сочувствовал:
– Старик совсем спился. На него уже подали документы для увольнения.
– Вам жаль его?
Тарас пожал плечами.
– А знаете, что это была за амбарная книга, которую он меня заставил читать?
– Думаю, чье-нибудь досье.
– Не чье-нибудь, а ваше, товарищ сержант!
– Все ясно. Бедный майор!
– И знаете, чем он хотел меня поразить?
– Догадываюсь. Скорее всего, он лез из кожи и брызгал слюной, указывая на имя и девичью фамилию моей матери: «Коган Сары Иосифовны». Больной человек – что с него взять. Говорят, у старых кадровиков есть такой пунктик. Подобные вещи действуют на них, как на быка красная тряпка.
– Говорят, бык не различает цветов.
– Думаешь, этот различает?
3.
Понемногу Петя наращивал силы и гибкость. Он обрел выправку, научился носить форму и уже мало, чем отличался от подтянутых штабных «толиков». Да и тельняшка с голубыми полосками оказалась очень к лицу. Он знал теперь много эффектных приемов самозащиты и нападения, но даже если и представлялась возможность ими воспользоваться, – предпочитал излюбленное: увернуться и ускользнуть. В этом ему не было равных. Даже Тарас не уставал поражаться умению Галкина избегать захватов и уходить от ударов.
– Ты мог бы стать классным регбистом. Что тебе стоит прорваться с мячом сквозь любую ватагу. Я много думал, откуда этот талант. Раньше ты даже не занимался спортом. Ты был просто лентяем. Я наблюдал за тобой. У тебя и движения вялые. Но в ответственные моменты за тобой не угонится взгляд. Я заметил, в отличие от других, у тебя – две скорости. Как у хамелеона. Сначала он осторожно ползет, а, заметив букашку, останавливается и выстреливает язычком, который мгновенно разматывается, накрывает жертву и возвращается вместе с добычей в пасть. Со стороны не заметишь – была тварь, и нет ее – испарилась! Ты не помнишь, когда это у тебя началось? Ты мне рассказывал про удар клюшкой. Возможно, случились какие-то сдвиги в области мозга, отвечавшей за ритмику? Или что-то нарушилось в обмене веществ, повлияв на костные ткани и мышечный «корсет».
– А мне кажется, ничего не случилось, – так было всегда.
Полк входил в десантную бригаду. На спец. занятия привлекали всех (в том числе и штабных «толиков»). Бульба забирал своего подчиненного на стрельбы и занятия по вождению. Галкин водил теперь не только машины и мотоциклы, но БТРы, танки и тягачи.
Но однажды, когда на трехэтажном макете отрабатывали штурм здания, вышел казус. Солдаты должны были, пользуясь легкими снабженными крючьями лестницами подняться на второй этаж, закинуть лестницу выше, чтобы она зацепилась за край окна следующего этажа, и подняться туда – обычное упражнение. Галкину это показалось скучным. Он слегка разогнался и на скорости взбежал на третий этаж по стене как на горку без лестницы, а наверху поднял руку, чтобы отметили время. Но сержант подал знак: «давай возвращайся». Вернувшись, Галкин понял: кроме Тараса, никто этот трюк не заметил. За ним просто не уследили, хотя Петя и не очень спешил. «Слушай, Петь, лучше не выпендривайся, – посоветовал Бульба. – Бери лестницу и – вперед!»
На учения привлекали всех штабистов, за исключением старого кадровика, которого всё пытались и никак не могли уволить: не так просто избавиться от начальника отдела кадров без образования, но имеющего обширные дружеские связи в этом жреческом ведомстве. Когда штаб пустел, майор усаживался перед амбарными книгами и, испытывая сладостное томление, вычитывал и выписывал все чуждые, подозрительно и возмутительно звучащие фамилии. В эти минуты, он чувствовал себя пророком-предвестником по имени Иоиль. Уверенный, что уже ничего изменить нельзя, он находил утешение, прозревая тех, от кого надо ждать беды. «Слушайте это старцы, и внимайте все жители земли сей! – мысленно возглашал он. – Грядет День Господень! Придите, и я укажу вам неправедных!»