Увертюра ветра
Шрифт:
Я не мог больше ждать. Стремительным рывком поднявшись с поваленного дерева, я закрыл глаза, вслушиваясь в ночь, льнущую ко мне - мягкую, бархатистую, беззаветно верную, доверчиво открывающую все тайны. И, не задумываясь, не открывая глаз, шагнул в обступившую меня, ставшую мной темноту.
***
Я шел мягко, едва касаясь земли; то стремительно, то замедляя шаг. Мне не нужно было таиться, притворяться кем-то в этой бесконечности, облеченной в черноту и расцвеченной искрами
Я шел, не замечая дороги, стелящиеся под ноги травы и мягкие перекаты холмов, только слушая почти не бьющееся, словно замершее тогда, на полпути в ночь, сердце. Ночь, черноокая ночь обнимала меня - и вела, улыбаясь из вышины, даря невесомый легкий шаг и полог темноты, укрывающий от чужих взглядов. Мне казалось, я ушел уже так далеко, что едва ли найду брошенный мной костер, что ночь на изломе, и вот-вот займется заря, но небо по-прежнему ярко горело звездам. Не рассвет - Час Волка, пугающий и безмолвный, набирал ход, бессильный прогнать с небес мою улыбчивую и прекрасную госпожу.
Но то, что не сумел сделать он, ужасный и безликий, - как тот, кто в Дикую Ночь проходит по миру, ища тех, кто встал на пути Охоты, - смогли негромкие голоса и отблеск костра. Ночь улыбнулась, прощально коснулась лица в подобии пьянящего поцелуя, пробежалась по волосам нежнейшим из прикосновений - и исчезла, забрав свои дары.
Исчезла, оставив меня один на один с Сумеречными.
Боялся ли я? Нет.
Ветер бросил в лицо обрывки фраз, пахнуло дымом, теплом и чем-то гораздо более аппетитным, чем наша каша. Эта мысль неожиданно меня смутила, и своей нелепостью и неуместностью окончательно вернула в реальность. Я прислушался уже слухом - обычным, почти что человеческим слухом, а не смутным чувством-предвиденьем - и безошибочно повернул на запад. Только заколебался, всего на мгновение: уходить за грань или нет?
"Уходить". Так далеко, как сумею: чтобы еще видеть потускневшие краски бытия, но почти что исчезнуть самому, и пройти к разбитом Сумеречными лагерю незамеченным.
Я поднял руку, собираясь сделать тонкий надрез реальности - погружаться одним рывком сейчас, когда даже уход на первые Грани лишал меня сил, я не рискнул - когда слуха коснулся знакомой смешок:
– Ага. Вот и наш горе-страж!
Рывком обернувшись, я нос к носу столкнулся с Нэльвё. И, проглотив с десяток отборных ругательств и проклятий, зарычал:
– Какого демона вы тут забыли?!
– А какого демона ты покинул пост?!
– огрызнулся он в тон мне.
– Что мы, по-твоему, должны были делать?
Я глубоко вдохнул, собираясь сказать, куда Нэльвё может идти со своей "заботой", но из-за его вдруг спины выглянула встрепанная белокурая головка Камелии. Ярость вспыхнула легко, точно какой-то дурак ссыпал искры в золотистое море степных трав - и оно захлебнулось пожарищем.
– Ты в своем уме?!
– злым, срывающимся на крик шепотом, начал я.
– На кой ты притащил с собой ее? Ты хоть понимаешь, куда я шел и зачем?! Какому риску ты ее подверг? Да кто вам вообще дал право...?!
Я захлебнулся на полуслове, как захлебываются, сорвавшись с обрыва - в воду. Горло перехватило спазмом, и из него моли сейчас вырваться только короткие, задыхающиеся вдохи. Тревога накатила, пробежав ледком по затылку, рукам, спине... нет, не ледком мурашек, а настоящим: воздух вдруг вымерз до последней капельки влаги, рассыпавшейся в нем, и ударил в лицо инистым крошевом.
Не замечая исказившегося лица Нэльвё, я грубо оттолкнул его. Все потеряло значение, кроме ощущения приближающейся беды.
Я не слышал ни мягких, крадущихся шагов aelvis, ни глухого перестука копыт коней, ни тихого, на грани слышимости, треньканья, с которым срывается с натянутой до звона тетивы стрела, но точно знал, что они приближаются. И выкрикнул единственно должное; единственное, что могло спасти нас, остановив даже то, что уже случилось.
Слова, впечатавшиеся в память каждого бессмертного без исключения, даже если он никогда их не слышал, даже если не знал аэльвского, уходящего сейчас в небыль.
– Atre Vie! Именем ветра!
Всадники, рвавшиеся в ночь, остановились, не дойдя дюжины шагов. Еще немного - и сшибли бы, затоптали насмерть.
...ржание вставших на дыбы коней, свист спускаемой тетивы - и холодное злое касание ветра, когда одна из спущенных стрел пролетает в одном пальце от моего лица, уходя в ночь.
Я не шелохнулся и даже, кажется, не вздрогнул, за целую вечность до этого мига зная, что стрела пройдет мимо. Нэльвё и тихонько вскрикнувшая Камелия моей выдержкой не отличались. Отрекшийся грубым движением задвинул девушку за спину, не очень-то считаясь с ее растрепанными чувствами, и вытянул из ножен меч. Он казался обломком лунного луча - такой же тонкий, бесконечно изящный и тускло светящийся бледно-голубым светом.
– Нэльвё!
– предостерегающе окрикнул я, тут же отворачиваясь и встречаясь взглядом со спешившимся бессмертным.
Жилистый, гибкий и хлесткий, как плеть. Легкий доспех - не доспех даже, кожаная куртка с нашитыми поверх металлическими пластинами - не стесняет движений. Перчатки плотно обтягивают ладони, изогнутый лук в пол его роста кошкой льнет к ногам. На поясе - перевязь с мечом.
– Скажи своему другу, elli-e Taelis, чтобы он убрал меч и стал твоей молчаливой тенью, если хочет сохранить жизнь по дарованному тобой праву, - иронично сказал Сумеречный, замирая в шаге от меня.
Глава отряда.
– Нэльвё, - повторил я, не оборачиваясь.
– Делай, что он говорит.
Злая и неразборчивая ругань стала мне ответом. На долю секунды я решил, что он не подчинится из глупого, неуместного сейчас упрямства, но тишина безвременья почти сразу сменилась скрежетом вогнанного в ножны меча.
– Так-то лучше. А теперь - к делу, - и обратился резче, жестче; голосом, в котором звенел только лед и не было ни намека на прежнюю смешливость.
– Ты пришел к нам, elli-e. Что тебе нужно?