Увидеть море
Шрифт:
Схватив учебник профессора Аракина «Практикум английского языка для студентов 1-го курса» (первое, что мне попалось под руку), я на цыпочках направился в зал, куда выскочило чудовище, готовый в любой момент нанести разящий удар лингвистическим фолиантом.
Осторожно выглянув за дверь, я увидел уродца, забившегося на кресло в противоположном углу комнаты. При ближайшем рассмотрении я заметил, что задние лапы его были одеты в трико-алкоголички и пушистые домашние тапочки, а жирненькое тельце покрывало подобие старой застиранной майки неопределенного цвета.
– Ууууу!!! — грозно промычал я, замахнувшись трудом известного профессора. Возмутитель спокойствия только вздрогнул и ещё сильнее вжался в кресло. Теперь, когда первый шок от встречи с неизвестным прошёл, я понял, что «оно» само побаивается меня.
Секретом брехливой хозяйки оказался 24-летний сын-даун. Вечером они его скрывали в комнате, но по ночам легкомысленное создание утекало в гостиную и, пользуясь абсолютно мертвецким сном деда с бабкой, закатывало концерты.
Обычным сценарием был «телефонный звонок о поездке в Ленинград». Витюша, так его звали, садился часа в три ночи около телефона, брал трубку и орал в неё визгливым противным голосом: «Алё! Кто звонит? Не звоните сюда! Куда поедем? В Лениград? На машине?! Хорошо!».
Обычно произнесение этого монолога переполняло его чувствами. Он бросал трубку и издавал вопль раненного буйвола.
Вот так: «Ыыыыыыыыыыыыы!!!!!!!!».
Потом начинал прыгать по дивану и вопить, как стая африканских обезьян: «Поедем в Ленинград! Ыыыыыыыыы!!! На машине!! Ыыыыыыы!!!».
Иногда он, как попугай, вкраплял в свою обычную «телегу» про поездку в Ленинград на машине обрывки фраз, которые где-то слышал. Звучало это так: «Аллё? Кто это? Кто там ругается?!!!! ЫЫЫыыыыыыыыыыыыыы!!! Нельзя ругаться! НЕЛЬЗЯ, Я СКАЗАЛА! Поедем в Ленинград на машине!! Ыыыыы!!!».
Надо ли говорить, что эти ночные представления ужасно действовали на нервы.
Когда перфоманс Витюши достигал апогея, и он начинал колотить трубкой по телефонному аппарату и сбиваться на протяжный вой, обычно я уже терял терпение, вылетал из комнаты и хлопал его газетой по огромному кривому «чайнику» с воплем: «Да заткнешься ты когда-нибудь, дубина?».
Испуганный даун забивался в угол дивана и замолкал, хлопая глупыми глазками. Трясущийся от злости и очередного недосыпа я возвращался в кровать.
Ещё минут пять после наказания возмутитель спокойствия сидел молча, потом тишину нарушал его осторожный шопот: «На машине в Ленинград поедем… Да… Я хорошо себя вел. Поеду на машине».
Потом раздавалось приглушенное «ыыыы…». Ещё минут через пять начиналось осторожное бряканье телефоном.
– Аллё? — громким шопотом возвещал любитель машин и ленинградов. — Я вам сколько раз говорила нельзя ругаться! А? Сколько раз? Куда поедем? В Ленинград? На машине? НА МАШИНЕ!!! ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!
Неудивительно, что, не выдержав больше двух месяцев недосыпа и поездок «в Ленинград», я свалил на квартиру к двум карачаевским однокурсникам, Ямалу и Мураду. Они были неплохими парнями. Напуствованные суровыми сельскими отцами, они отличались своей тягой к знаниям — оба с отличием окончили школу, и, по крайней мере, первые курсы посещали все лекции и семинары, усердно делая задания.
Наш культурный обмен состоял в том, что я научил их бухать водку и подсадил на Наутилус Помпилиус и Курта Вонненгута, а они меня играть на акустической гитаре блатные песни хитрым национальным боем «восьмёрочкой». Последний раз, когда я о них слышал, они были объявлены в розыск по подозрению в ряде уголовных преступлений. Как говорится, мы выбираем дороги, а дороги выбирают нас.
Прожив с ними около трёх месяцев, я, наконец, переехал в общагу. Там всегда бурлило веселье, тусила компания институтских КВНщиков (из которой впоследствие вышла знаменитая пятигорская команда КВН) были гитары, целый цветник симпатичных студенток и дискотеки под «Из ноубадиз бизнес зэт ай ду!».
Я зачастил в гости, каждый раз, не забывая прихватить пакет с выпивкой и закуской, и был признан отличным парнем. Через некоторое время мне поступило предложение переехать в блок к моим новым друзьям, где я и стал подпольно и весело проживать без ведома «каменды».
Так получилось, что в одной комнате набилось четыре человека — зануда и эрудит Славик; сын командира военной эскадрильи и героя чеченской войны из Буденновска — Толик; комичный армянин, беженец из Грозного — Арменак, который отличался безобидным характером, большим носом и неисправимым оптимизмом и я.
Это были весёлые деньки, всей четверкой мы играли в футбол, ходили в гости к девчонкам, делили поровну и солидные запасы армейской тушенки Толика, и нищенские, редкие посылки с армянскими лавашами и сыром Арменака и домашние засолы моей мамы.
Все в комнате кроме положительного Толика курили, поэтому дым висел столбом, не рассеиываясь больше, чем на пять минут. Постепенно нами овладел общий настрой безделья и праздности. Я забил на лекции и пары и вплотную занялся изучением аккордов на гитаре, Арменак весь день слушал свою любимую Сандру лежа на кровати в наушниках и изредка фальшиво подпевал «ай, на-нуни… Мария-Магдалина!» гнусавым тонким голоском, Славик без остановки курил и читал фантастические романы. Положительный Толик, недолго думая, положил на учёбу и пропадал в общаге французского факультета, выкидывая все родительские субсидии на тщетные ухлестывания за тамошними второкурсницами.
По вечерам с разными вариантами и участниками в нашем блоке реализовывался примерно один и тот же сценарий.
– Весь мир гавно, все бабы — суки и солнце долбаный фонарь! Молодые люди, как насчёт того, чтобы выпить водки?! — вваливался в блок слегка поддатый Толик, опять вернушийся от «француженок» без любовных успехов, но с позвякивающим пакетом.
– Участвую! — провозглашал я, с грустью вспоминая мою недостижимую и прекрасную любовь Юлю.
– Не вижу причины, не усугубить энтропию мозга, — довольно хихикая, потирал руки Славик. — Я готов пожарить картошечку и ещё у меня где-то была квашеная капустка…