Увидеть море
Шрифт:
Со стороны это выглядело, как если бы Джон Бон Джови сам лично спустился со сцены, чтобы пооткусывать кусачками старые светильники в макаронном цеху хлебокомбината села Залукокоаже. Ну, по крайней мере, мне так казалось в тот момент.
Двустворчатая дверь цеха, всхлипнув, разметалась в стороны от удара ногой и на секунду всё движение в цеху замерло. Прекрасные упаковщицы застыли, не в силах оторвать взгляд от мужественной фигуры юного электрика, явившейся пред ними в лучах заходящего солнца. Музыка из кинофильма «Профессионал» играла в моих ушах, когда я одним ловким движением
«Ну что ж… здесь придётся поработать», — как бы говорил мой серьёзный вдумчивый взгляд, выражающий глубокий профессионализм и презрение к трудностям.
Выждав для надёжности пару минут, чтобы убедиться, что напарник точно отключил ток, я достал сверкающие незаизолированные кусачки и впился ими в старый почерневший провод светильника.
Я уверен, что почти каждый из моих читателей раз или два в жизни испытал на себе негостеприимство 220-ти электрических вольт из неисправной розетки или протёкшего электрочайника. Это неприятно, это печалит, но это, в принципе, терпимо. Я знаю, меня било током очень много раз.
Что такое 380 вольт? Это, казалось бы, не намного больше, чем 220 вольт. Однако практический опыт показал, что между двумя данными цифрами существует, как говорят наши друзья американцы, целый мир разницы.
В ту секунду, когда острая сталь моих кусачек рассекла медь электрического провода, позади меня материализовался десятиметровый демон из Преисподни, обхватил меня, с чудовищной силой сдавил, так что захрустели все кости, а дыхание остановилось, и яростно подбросив воздух, ударил об настил деревянного козла.
Не удержавшись на настиле, медленно и неуклюже я ссыпался с двухметрового шаткого строения, не меняя позы эмбриона. Пытаясь из последних сил не сломать себе шею при падении, по дороге к земле я пару раз зацепился о неструганные доски локтём, мучительно раздирая его в кровь.
Мои конвульсии выглядели бы невероятно смешно, если бы не лицо, перекосившееся в страшной гримасе.
Пальцы, которыми я держал кусачки, обгорели и почернели (слава богу, как потом оказалось, смотрелось это хуже, чем было на самом деле), бандана слетела, а волосы мои образовали неуместное афро, вытянувшись под действием электричества, как это обычно показывают в дурацких комедиях.
На автомате я поднялся с пола и секунду стоял, покачиваясь и моргая глазами. Через ещё секунду я смог вздохнуть, и мир содрогнулся от вопля, который постепенно приобретал членораздельность, вылившись в поток нецензурщины.
Оставаться в цеху после такого неромантического завершения работы было неудобно, и, сделав вид, что вдруг вспомнил о неотложном деле, я ретировался из цеха.
Эпизод 5: Юрчик
Лето 1994-го началось штроблением стен и монтажом светильников. Днём я трудился в бригаде электриков, подчинённых моего отца (бригада ух! — работаем до двух), с которыми мы скорее нередко, чем редко приговаривали за обедом бутылку другую портвешка, а вечера пролетали в весёлых пьянках с братом и Юрцом, нашим лучшим другом, по случайности бывшим вдвшником и по знакомству нынешним сержантом ФСБ, в нашей сарайной штабквартире, которая перевидала за это время не мало.
Меня и брата с Юрчиком связала настоящая дружба. Это было родство интеллекта, основанное на одинаковом чувстве юмора и жизненных принципах. Мы трое имели слишком высокие культурные запросы, чтобы смешаться с толпой районных «конкретных пацанов», и слишком жизнелюбивый нрав, чтобы вести «ботанический» образ жизни. У нас словно появился третий брат, который во многом стал нам моделью для подражания.
Наши вечерние философские беседы под водочку часто превращались в ночные походы за «второй» или «третьей», которые заканчивались стычками и потасовками с группками враждебно настроенной приблатнённой гопоты, что только укрепляло маленькое братство, где каждый был готов рискнуть за друга здоровьем, а то и жизнью.
Однако чем бы ни била меня жизнь в то лето, будь то электрические разряды или кулаки гопников, ничто не могло украсть непроходящего ощущения счастья. Я только что закончил школу, и жил ожиданием того дня, когда смогу вырваться из порядком доставшей меня серой и суровой окружающей действительности и полной грудью вдохнуть воздух студенческой свободы.
Многие люди задаются вопросом: «Что же такое счастье?» Я для себя нашёл ответ довольно быстро. Счастье — ожидание перемен к лучшему. Человек счастлив, только пока в жизни наблюдается позитивная динамика. Всё остальное — понятие относительное: нищий, нашедший три рубля, может быть гораздо счастливее, миллионера, чьи акции упали на 0,0001 процент.
Вечера того лета врезались в мою память навсегда. Я запомнил их в мельчайших деталях со всеми красками и запахами, и при каждом воспоминании я погружаюсь в них, и кажется, я снова там. Эти моменты безвозвратно ушли, но, я верю, они и сейчас существуют где-то в параллельной реальности, заботливо созданной моей памятью. Там прямо в эту минуту в магнитофоне, висящем на стене просторного каменного сарая, играет сборник из песен Кузьмина, Дейла Кавердейла и Яна Гиллана. Это Юрчик окультуривает наши непросвящённые мозги ротацией любимого хард-рока.
Он сидит, держа в руке пластиковый стаканчик с дешёвым портвейном, и, изредка кривясь от боли и хватаясь за рёбра, рассказывает о последних приключениях.
В прошлые выходные он ездил на спасение машины своего друга в село под Нальчиком. Село было кабардинское, но с незапамятных пор там угнездилась мощная осетинская диаспора. У друга угнали видавшую виды восьмерку модного цвета «мокрый асфальт» некие осетинские воры, которые, по стандартной схеме, предложили возвратить украденное за определённую мзду.
Несмотря на то, что товарищ Юрчика (так как история не сохранила его имени, я буду называть его, Гришей) служил очень младшим сержантом при гараже МВД, решить вопрос через административный ресурс у него не было шансов. В республике исторически у каждого бандита имелся свой разной степени высокопоставленности родственник в Министерстве Внутренних Дел. Без этого извлекать добавленную стоимость из преступной деятельности в КБР считалось моветоном. Однако, сдаваться судьбе было не в Гришиных правилах.