Увязнуть в паутине
Шрифт:
— Люди разные вещи себе творят, — прокурору пришлось говорить громче, чтобы перекричать визг механической пилы, которой помощник кромсал череп. Как и обычно в такой момент, он хотел выйти, он терпеть не мог мокрого чмокания, которое сопровождало вскрытие головы. Когда отвратительный звук — ну один в один, как при попытке пробить кухонный слив — все же раздался, во рту он почувствовал горечь желчи.
Шацкий ожидал следующей порции шуток, но хирурги сосредоточились на своей работе. Младший что-то там подвязывал внутри тела; старший уверенными движениями инструмента, до боли похожего на хлебный нож, вырезал из Теляка внутренние органы и клал их на вспомогательном столике в ногах трупа, после чего подошел к вскрытому черепу.
— Ладно, с потрохами можно и подождать, там и так ничего нет.
— Вот это должно было быть для него совершенно невыносимым, так что, возможно, он и вправду покончил с собой, — очень серьезно сказал он. Шацкий сделал пару шагов в его сторону.
— Что случилось? — спросил он.
Врач ладонью что-то выискивал в голове Теляка, явно пытаясь вытащить оттуда нечто сопротивлявшееся. У Шацкого перед глазами стали сцены из «Чужого». Патолог изогнул руку, как будто желал провернуть ключ в замке, и медленно извлек ладонь. В пальцах он держал развернутый презерватив.
— Думаю, у него была навязчивая идея. И что он не мог с нею жить. Бедняга…
Врач задумчиво опустил голову, его помощник трясся от сдерживаемого смеха. Шацкий закусил губу.
— Вы же наверняка понимаете, что в кодексе имеется статья, касающаяся надругательства над останками, — холодным тоном произнес он.
Патологоанатом выбросил презерватив в корзину и глянул на Шацкого так, как дети в классе глядят на нелюбимого первого ученика и любимчика учительницы.
— И как это у вас получается быть такими деревянными чинушами? — спросил он. — Специальные тренинги?
— Мы проходим психологические тесты во время учебы, — ответил на это Шацкий. — Можете продолжать, или мне позвонить в контору и попросить пару дней отпуска?
Врач на это ничего не ответил. Молча он осмотрел внутреннюю часть черепа и — крайне тщательно — мозг, затем порезал на кусочки внутренние органы. Шацкий распознал сердце, печень и почки. Он пытался подготовиться к наихудшему — к кишкам и желудку. Снова к горлу подкатило. Нужно было утром выпить не кофе, а чаю, подумал он. Наконец хирург заглянул в желудок; в воздухе почувствовался кисловатый запах.
— Ваш клиент перед смертью рвал, — сообщил патологоанатом прокурору. — И прилично.
Шацкий сразу же подумал о пустом пузырьке из-под снотворного, который был найден в комнате покойного.
— Мы можем проверить: чем? — спросил он.
— В смысле: морковкой или же котлеткой? — не смог отказать себе в иронии врач.
— В смысле: токсикология.
— Понятное дело, что можем; выдайте только заказ. Проверять все или только конкретные субстанции?
— Конкретные.
— А вам известно, какая это? Лучше будет сразу выписать заказ в токсикологию. И быстрее.
На это Шацкий ответил, что ему это будет знать, когда патологоанатом начнет зашивать.
— Договорились, — сказал тот. — Клиент был здоров, во внутренних органах нет каких-либо болезненных изменений. Сердце в порядке, легкие некурящего, рака нет, опухолей нет. Хотелось бы и мне быть в таком состоянии, когда исполнится полтинник. Причина смерти очевидна, то есть: повреждение мозга с помощью острого орудия. Вертел пронзил мозолистое тело и ствол, самые древние части мозга, ответственные за базовые жизненные процессы. Идеальный удар. Покойник погиб молниеносно. По сравнению с этим, выстрел в висок — это смерть длительная и болезненная. Вертел прошел сквозь мозг и остановился на теменной кости, след виден изнутри. То есть, удар был достаточно сильным, но не настолько мощным, чтобы пробить череп.
— Женщина могла бы нанести такой удар? — спросил Шацкий.
— Спокойно. Черепная кость в глазнице тонкая, не нужно большой силы, чтобы ее пробить, а дальше — сплошное желе. Мне сложно говорить про рост преступника, предупреждая ваш следующий вопрос, но думаю, что он не мог быть ни слишком высоким, ни слишком низким. Процентов на семьдесят, он был того же роста, что и жертва, но это исключительно для вашего сведения, написать подобное в заключении я не могу.
— А мог он это совершить сам?
Врач ненадолго задумался. Второй хирург в это время бесцеремонно упаковывал внутренние органы в разрезанного Теляка, заполняя пустые места смятыми в шар газетами.
— Сомнительно. Во-первых, это был бы первый известный мне случай, когда кто-то покончил с собойименно таким способом. И дело тут даже не в вертеле, но в самом факте того, что кто-то воткнул себе что-то в мозг через глаз. Вы можете представить нечто подобное? Потому что я — нет. Во-вторых, это было бы трудно и технически — вертел штука длинная, ее трудно толком схватить, трудно приложить силу. Но, конечно же, фокус выполнимый. На все сто процентов исключить подобное я не могу.
Шацкий поблагодарил и ненадолго вышел, чтобы позвонить Олегу и узнать название лекарства.
— Транкилоксил, действующее вещество: альфазолам, таблетки по два миллиграмма, — вычитал полицейский из собственных заметок. — Да, при случае? мы провели дактилоскопию.
— И? — спросил Шацкий.
— На бутылочке отпечатки только Теляка и Ярчик. И никаких других.
2
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ. Ядвига Теляк, родилась 20 ноября 1962 года, проживает на улице Карловича в Варшаве; образование высшее, не работает. Отношение к сторонам: супруга Хенрика Теляка (жертва), за дачу фальшивых показаний не привлекалась.
Предупрежденная об уголовной ответственности по ст. 233 УК показывает следующее:
С 1988 года я была супругой Хенрика Теляка, из этой связи родилось двое детей: Катаржина в 1988 году и Бартош в 1991 году. В сентябре 2003 года дочь совершила самоубийство. До этого времени мои отношения с мужем были нормальными, хотя, естественно, случались моменты и лучше и хуже. Но после смерти дочери мы сильно отошли друг от друга. Мы старались делать вид, что все в порядке, мы считали, что так будет лучше для Бартека, которому тогда было 12 лет. Но все это было лишь притворством. Мы даже говорили о том, как расстаться цивилизованным образом, и вот тут Бартек заболел. То есть, он и раньше был болен, но вот тогда ему стало плохо, и после обследований оказалось, что у него смертельный порок сердца. Если не случится чуда, или же если мы не получим орган для пересадки, в течение пары лет он умрет — так нам сказали. То было ужасное сообщение, которое, как это ни удивительно, нас сблизило. Вместе мы боролись, стараясь привлечь самых лучших врачей и самые современные клиники. Нам это стоило огромных денег, но муж руководил полиграфической фирмой, так что мы были людьми обеспеченными. По причине болезни сына, у нас даже не было времени все время вспоминать смерть дочери, и это было хорошо. Но Хенрик чувствовал себя всем этим придавленным. Он не мог спать, срывался с криком среди ночи, принимал успокоительные средства. Пил, но никогда не напивался. Осенью прошлого года он встретил Цезария Рудского и начал постоянно ходить к нему на сеансы психотерапии. Я не помню, как они познакомились, пан Рудский что-то заказывал в «Польграфексе», если верно помню. Поначалу терапия улучшения не приносила, но через какое-то время, где-то месяца через три, муж немного успокоился. Он был таким же печальным, но приступов паники у него уже не случалось. В то же самое время, благодаря пребыванию в германской клинике, состояние сына несколько улучшилось, и у нас появилась надежда, что теперь он сможет подождать нового сердца чуть дольше. Это был февраль. Муж все время посещал психотерапию, потому меня не удивило, когда он сообщил, что желает принять участие в двухдневной групповой терапии. Я даже в чем-то обрадовалась, что побуду пару дней сама. Не совсем уверена, но в воскресенье перед терапией муж, похоже, встречался с паном Рудским. В четверг его еженедельного сеанса уже не было, а в пятницу, прямо с работы, он поехал на Лазенковскую. Вечером он позвонил, сообщив, что нужно будет отключить телефон и связаться со мной не сможет и что встретимся уже в воскресенье. Я ответила, что сжимаю за него кулаки. В воскресенье утром позвонила полиция. Вечером в субботу мы с сыном сидели дома. Поначалу Бартек вроде как должен был выйти к приятелям, но у него разболелась голова, и он остался. Я почти что до полуночи смотрела по телевизору детектив, Бартек на компьютере играл в автомобильные гонки.