Увязнуть в паутине
Шрифт:
Шацкий склонился к ней, взял за руку и поцеловал внутреннюю часть ладони.
— Зато ты выглядишь ужасно сексуально, — сообщил он.
— А ты — извращенец. Отстань от меня, — рассмеялась Вероника и охватила ноги мужа своими. — Самая лучшая пора для секса, разве нет? — заурчала она. — А вечером снова не будет хотеться.
— Сделаем себе кофе и поглядим. А вдруг и удастся.
— Тогда я заварю большой кофейник, — она провела пальцем по краю блузки, еще сильнее открывая декольте.
— Только оставайся в этой блузке.
— Что, футболка с медвежонком уже не нравится?
Теодор
69
Карменер (carmenere) — красное сухое вино из Чили; Примитиво (Primitivo) — красное сухое вино из винограда сорта Примитиво, родиной которого является юг Италии. Вина недорогие.
Они еще немного позаигрывали друг с другом, потом Вероника быстро побежала наверх, а он еще ненадолго остался, чтобы просмотреть газету. В качестве исключения сегодня там было кое-что любопытное: интервью с начальницей тюрьмы в Пулавах. Та рассказывала об осужденных женщинах, чаще всего — жертвах домашнего насилия, которые, в один несчастный день сорвались. Очень часто, с окончательным результатом. Именно этот случай относился к Мариоле Нидзецкой. Он был обязан ее обвинять. И он не знал: а в чем. То есть, он, конечно же, знал, но знал и то, что его квалификация доведет офисных крыс из надзора до сердечного приступа. Если, естественно, Хорко это пропустит.
А если не считать этого, все остальное в норме: интервью с Чимошевским, который «при столь сильном давлении» обязан серьезно подумать о том, чтобы поменять собственное мнение. Шацкий надеялся на то, что порповский вундеркинд прочтет сегодня всю газету, потому что через несколько страниц писали об американских исследованиях, из которых на все сто следовало, что избиратели у самой урны руководствуются внешним видом кандидата, а не его компетенциями. Или я ошибаюсь? — размышлял Шацкий, втискивая газету в папку. Может его лисья рожа выиграет выборы?
Теодор покинул судебные катакомбы и вышел в холл, в котором могли бы поместиться несколько железнодорожных составов. Солнце заглядывало в гигантские окна и пробивало в пыли коридоры, словно в готическом соборе. Когда-то здесь можно было курить, теперь же Шацкому на первую из трех сегодняшних сигарет нужно было выходить во внутренний двор.
— Добрый день, пан прокурор, сигаретку может? — услышал он, едва вышел из тяжелых поворотных дверей.
Богдан Небб, «Газэта Выборча». Единственный журналист, с которым контактировал без отвращения. Не считая Моники. Шацкий глянул на протянутую в его сторону пачку R1 minima.
— Спасибо, но предпочитаю свои, — ответил Теодор и сунул руку в карман пиджака за серебристой пачкой benson amp;hedges, которые с недавнего времени, наконец-то, стали доступны в Польше. Правда, ему казалось, что их вкус был хуже, чем тогда, когда покупал их за границей. Мужчины закурили.
— На следующей неделе начинается процесс Глинского. Будете обвинителем? — спросил журналист.
— Как раз пришел просмотреть материалы дела перед процессом.
— Любопытное дело. Не слишком очевидное.
— Как для кого, — лаконично ответил Шацкий, не желая признать того, что Небб прав. А ведь был прав. Доказательный материал был таким себе, и хороший адвокат мог дело выиграть. Лично сам он знал, как усомниться в собранных самим собою уликах. Вопрос, знает ли об этом адвокат Глинского.
— Вы будете настаивать на этой квалификации?
Шацкий усмехнулся.
— Пан обо всем узнает в зале.
— Пан прокурор, но ведь после стольких лет…
— Пан Богдан, и после стольких лет вы пытаетесь от меня что-то вытянуть…
Журналист сбил пепел в заполненную до краев пепельницу.
— Я слышал, пан ведет следствие по делу убийства на Лазенковской.
— Просто как раз было мое дежурство. А я думал, что текущими уголовными делишками вы не занимаетесь.
— Коллеги рассказывали, что дело интересное.
— А мне казалось, что теперь вы осторожнее подходите к своим источникам в полиции, — сказал Шацкий, намекая на громкую за последнее время аферу, когда «Выборча» в понедельник написала про банду, во вторник и среду упиралась на своем, несмотря на очередные опровержения, а в пятницу засыпала своих информаторов, утверждая, будто бы те сознатели ввели их в заблуждение. Для Шацкого это было доказательством верности основного принципа, которым он руководствовался при контактах со средствами массовой информации: никогда не говори ничего такого, чего бы те и так не знали.
— Пресса тоже совершает ошибки, пан прокурор. Как и всякая власть.
— Разница заключается в том, что прессу мы не выбираем в результате всеобщих выборов, — отрезал Шацкий. — История учит нас, что самозваная власть совершает более всего ошибок. И искуснее их затушевывает.
Журналист усмехнулся под нос и затушил сигарету.
— Но ведь как-то оно все работает, разве нет? До встречи в зале, пан прокурор.
Шацкий кивнул ему, вернулся в здание и глянул на старинные часы, висящие в прихожей над раздевалками. Поздно. А ведь нужно было еще столько сделать. И снова он почувствовал себя усталым.
2
Теодор Шацкий уселся на кровати, на которой почти две ночи провел Хенрик Теляк. Из папки он вынул протокол осмотра места происшествия, еще раз перелистал, хотя и делал это уже раньше. Ничего здесь не было, сплошные очевидности… Ладно, еще раз. Разочарованно он отложил протокол, оглядел темное помещение. Кровать, столик при кровати, лампа, коврик из Икеи, мелкий шкафчик, зеркало на стене, распятие над дверью. Даже стула не было. Одно небольшое окно с двумя ручками; краска лущилась, а стекла просили, чтобы их вымыли еще и с другой стороны.