Уйти нельзя остаться
Шрифт:
– Все.
И она отвела глаза. Всего лишь на какое-то мгновенье, но этого хватило Алексею, чтобы снова раскрыть список.
– По-моему, – проговорил он, изучая названия предметов, – здесь не хватает… Не хватает… Сейчас, минуточку… Учительницы истории и… и… как это называлось? Обществоведения?
– Разве? А по-моему, я продиктовала всех!
– Ну, смотрите сами.
Софья Филипповна поправила очки и устремила глаза в листок. Алексей был уверен, что она просто старалась выиграть время, чтобы придумать, как выкрутиться. Он ждал, великодушно предоставляя бывшей
– Ах да… – заговорила она. – Я ее пропустила, наверное, потому, что она уже не работала с этим классом… Почти.
Честность не позволяла ей солгать, хотя со всей очевидностью ей очень этого хотелось. Алексей решил помолчать: хороший способ дать проговориться собеседнику.
И впрямь, помучившись в тишине, Софья Филипповна добавила:
– Она уволилась из нашей школы, Юрин класс до аттестата не довела…
– Не довела? – Алексею срочно потребовалось уточнение, и он поднажал: – А сколько времени она проработала с этим классом?
– Не помню точно…
– Ну, скажите примерно!
– А почему вы расспрашиваете о ней?!
– Я же вам сказал: хочу расспросить учителей о Юре!
– Ну, по правде говоря, она проработала чуть больше, чем до середины выпускного класса…
Эврика! Предчувствие не обмануло детектива! Не зря он мучает бедную директоршу! Зиновий был исключен как раз примерно в то же время! Совпадение?! Посмотрим, посмотрим…
Он изготовил ручку.
– Этого достаточно, чтобы она помнила Стрелкова, я полагаю, – покладисто улыбнулся он. – Диктуйте.
– Анна Ивановна Деревянко… – неохотно произнесла директор. – Но я вам настоятельно не советую к ней ходить! Она не любила Юру и ничего хорошего вам не скажет! А вам ведь хорошее нужно, так?
Кис согласно кивнул.
– Ну вот, а Анна Ивановна… Она у нас парторгом школы была. На особом положении, если вы понимаете, о чем я. Ее ученики боялись и не любили. Да и учителя тоже, по правде сказать.
– С Юрой у них вышел какой-то конфликт?
– Да нет, ничего особенного. Юра у нас большой шутник был. А она шуток не понимала. Такие бывают, знаете, люди – без чувства юмора… Которые всех меряют одной линейкой и очень любят про мораль рассуждать.
– Прекрасно знаю такую породу, – кивнул детектив.
– А Юра ее не боялся. Дерзил, посмеивался на уроках… Ну и еще там вокруг него сложилась группа приятелей, так называемая Компашка, – и они тоже.
– А вам это нравилось, не так ли? – хитро посмотрел на нее Кис.
– Не без того, – усмехнулась Софья Филипповна, и ее щеки порозовели, – пожалуй, от удовольствия. – Помните, у Маяковского: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!» Так вот, Юра давал ей недвусмысленно понять, что ее время заканчивается. Время парторга .
– Сильно она вас доставала? – догадался Алексей.
– У нас с ней шла тихая война, если хотите. Она пыталась под знаменем партийных лозунгов укрепить свое влияние в школе, подорвать мой авторитет… В общем, тянула одеяло на себя. Как вы понимаете, я допустить этого не могла! Но бороться с ней было непросто.
Юра, выходит, меньше всего заботясь об интересах директора, лил меж тем воду на ее мельницу…
– И в конечном итоге вам удалось ее уволить? Вам подвернулся повод… И вы им воспользовались! Да, Софья Филипповна?
– Вовсе не так! Она сама ушла. По собственному желанию!
– Как же она решилась на подобное? Выпускной класс – ответственный класс! Бросить учеников посреди года? Тем более такой морально ответственный человек, как парторг? – с несколько ироничной улыбкой поинтересовался Кис.
– Не помню, – заявила Софья Филипповна.
– А все-таки странно, что посреди года… – попробовал надавить детектив.
И был не прав, потому что Софья Филипповна немедленно отпарировала с суровостью в голосе:
– Вы о Юре пришли расспрашивать? Или вы меня обманули? Вы хотите о нем плохое найти? Вы из его оппозиции?
«О, какие грамотные у нас старики пошли», – порадовался Кис и поспешил ретироваться, заверив директора в лучших намерениях по отношению к любимчику и баловню всей школы Юре Стрелкову.
Все равно он узнал достаточно.
…Лера не захотела никуда ни лететь, ни ехать, ни идти – жалко было терять время! Она бы вообще предпочла не выходить из квартиры, чтобы быть рядом с Данилой, чтобы не упустить ни одной драгоценной минуты их общения, их близости. Особенно теперь, когда напряжение ушло и она вновь ощутила ту радостную свободу и полноту чувств, которой так пленилась в Тунисе…
Однако в обсуждение их планов вмешался телефонный звонок: друзья звали Данилу «с подругой» на дачу, на закрытие дачного сезона. И тут Лера не устояла: соблазн оказаться на подмосковной даче был слишком велик.
Шашлыки в саду и чай из самовара. Вечером костер на участке из опавших листьев, терпкий дым. Толстый хозяин с длинными волосами и окладистой бородой – непременные атрибуты философа, неизменные от поколения к поколению. Гитара, терзая которую хозяин извлекал тройку аккордов и пел под них песни собственного сочинения с острокритическим содержанием, где небесталанная игра слов вполне заменяла глубину мысли… Восемь человек, включая их с Данилой, одетых в толстые куртки, – вечера были холодными, особенно за городом, – внимали ему и смеялись, подхватывая особо удачные остроты.
Лера будто вернулась в детство. Когда-то у них тоже была дача, и тоже самовар и шашлыки, и кто-нибудь из друзей ее родителей непременно пел под гитару, и толстый бородатый философ читал свои рассказы, и тоже острокритического содержания. С той несущественной разницей, что «острокритическое содержание» тогда было направлено против коммунистов, а теперь против «задемократившихся» новых политиков…
Тогда, в Лерином детстве, это самое содержание было важным, наиважнейшим, а дача не представляла никакой идейной ценности: она служила лишь местом для дружеской посиделки. Теперь же стало ясно: именно дача была непреходящей ценностью, подмосковная дача с ее ритуалами шашлыков-самовара-костра, с дымом и комарами, с ее неповторимой атмосферой…