Уйти от себя…
Шрифт:
— Старая я, безрукая, все у меня из рук летит, — пожаловалась она и наконец уселась напротив внука.
— Ешь, бабка, шо ты все бегаешь да бегаешь… — Петру стало ее жалко. Бабке уже скоро восемьдесят, а с тех пор, как его мать с отцом уехали на заработки в Уренгой и уже три месяца от них ни слуху ни духу, тянет на себе все хозяйство.
В распахнутое окно донеслись звуки подъезжающей машины.
— О, за тобой уже Степка приехал, — бабка выглянула в окно. — Може, с собой захватишь блинков? Угостишь свого приятеля.
— Та не, бабуся,
Степан сидел за рулем и курил сигарету, стряхивая пепел в окошко.
— Ну шо, братан, надумал? — поинтересовался он у Петра, когда тот залез в машину.
— Та надумал. Я согласен. Деньги нужны — холодильник сломался, даже молоко бабка кипятит, шоб не скисло.
— Молоко надо пить парное, от своей коровы! — нравоучительно изрек Степан, заводя мотор.
— Та де ж корову узять? Продали, когда родители уезжали. На билеты нужно было, с собой что-то взять… Приходится молоко у соседей куплять.
— Провернем дельце, и на корову скопишь.
— Ты мне прямо золотые горы обещаешь. А ну как попадемся? — Хоть Петро и согласился на предложение Степана, опасения у него все-таки оставались.
— Если бы дело было опасным, столько народу не подключили бы. Я ж тебе говорил, мне надежный человек предложил. Не мы одни будем.
Всю дорогу до отделения милиции они обсуждали предстоящее дело, потом день рождения Дмитрия Ивановича и грандиозную попойку, поучаствовать в которой оба сильно рассчитывали. Но не успел Петро зайти в родное отделение, как его огорошил лейтенант Кирик.
— Сейчас, Волохов, поведешь вчерашнего задержанного, нехай поработает на улице. Заместо прогулки, — прогоготал он. — Нечего ему хлеб задаром жрать, забор надо красить. Как раз подарок Дмитрию Ивановичу будет. А то вид у него из окна нехороший, краска давно облезла. Да автомат возьми, мало ли шо. Москвичи — они похлеще наших бандюков будут, у них размах шире… — Он криво улыбнулся и ушел.
Петро получил автомат, мрачно расписался в замызганной тетради и пошел за москвичом. Дежурный вывел задержанного и сдал его Петру.
— Забирай его с глаз моих долой, всю ночь колобродил, поспать не дал. Требовал отвести его к начальнику. Ну шо за человек? Посадили, так сиди и не рыпайся, пока распоряжения не будет! — Он с укоризной уставился на Турецкого. Тот злобно сверлил его взглядом.
— Ну вылитый бандюга! — подвел итог дежурный, неодобрительно рассматривая побитое лицо Турецкого — в ссадинах и синяках, с трехдневной щетиной.
— А мы его зараз приспособим для работы, — утешил его Петро и подтолкнул дулом автомата Турецкого под ребро. — Давай шагай, столичный фраер!
На улице Турецкий невольно на мгновение закрыл глаза — яркое солнце ослепило его. Петро заметил это и ехидно поинтересовался:
— Шо, не нравится наше солнышко? Ничего, попривыкнешь, позагораешь, пока забор красить будешь.
Он удобно устроился на колченогой табуретке, привалившись спиной к забору, и разложил на коленях журнал. Раз нельзя сразу приступить к гулянке, хоть получит удовольствие. Солдат спит — служба идет. Расслабиться тоже не вредно. Солнышко пригревало, кроссворд поначалу казался легким, он с ходу угадал три слова. На четвертом слове он застрял и перескочил на следующее.
Солнце припекало, и Турецкий лениво махал малярной кистью, накладывая очередной слой краски на стену отделения милиции. Вдоль стены стояли несколько ведер с краской. Турецкий устал и на мгновение опустил руку.
— Ну, чего застыл, як той памятник? Малюй дальше! — окликнул его сержант, оторвав взгляд от журнала.
— Дай передохнуть, — вздохнул Турецкий.
— Даю минуту! — взглянув на часы, разрешил конвоир.
Сержант положил автомат на колени, сверху примостил журнал и решал кроссворд с таким сосредоточенным видом, как пятиклассник сложную задачу по математике. Он даже губами шевелил и иногда что-то недовольно бормотал себе под нос. Время от времени поднимал голову и прислушивался к звукам застолья, музыки и грубого смеха, доносившимся из раскрытого окна.
— Гуляют… — вздохнул он завистливо. — А тут сиди с этим москвичом, шоб он пропал, — ворчал Петр. Опять опустил взгляд в кроссворд и медленно прочитал вполголоса: — Художник, рисующий на морские темы. Восемь букв, первая «мэ»..
— Маринист, — без энтузиазма подсказал Турецкий, которому до смерти надоело водить кистью по неструганым доскам забора.
Сержант старательно начал выводить буквы, негромко комментируя:
— Мо-ре-нист… Не пидходэ. А еще москвич… — пренебрежительно посмотрел он на Турецкого. — Так. Музыкальный инструмент, на котором любил играть Шерлок Холмс… Семь букв…
Турецкий решил немного поразвлечься и опять подсказал сержанту:
— Тромбон.
Сержант удивленно взглянул на Турецкого:
— Ты шо, сказывся? Скрыпка! Ну ни хрена не знаешь! И дэ ты только вчився?
Из открытого окна донеслись крики:
— По-здрав-ля-ем! По-здрав-ля-ем!
Кто-то невидимый дирижировал хором голосов, потому что они звучали слаженно, как будто перед этим долго тренировались. Потом опять раздался громкий хохот, звон бокалов, шумные пьяные крики.
— Кого это там поздравляют? — поинтересовался Турецкий. Все-таки любопытно, что это за гульба там такая развеселая. Если бы они еще и ему поднесли рюмочку… Голова прямо раскалывалась. Да хрен с два поднесут.
— У начальника нашего юбилей. Полтинник… Э-э-э, ты чего кисть бросил, моренист? — спохватился сержант.
— Закончил уже, — коротко ответил Турецкий, усаживаясь на вытоптанную траву и заслоняясь рукой от солнца.
Сержант прошелся вдоль забора, стал придирчиво его осматривать, наконец сделал заключение:
— Погано малюешь. Давай, бляха-муха, еще слой краски ложи.
— Это третий… — тихо буркнул Турецкий, не поднимая головы. Он рассматривал пятна краски на джинсах и рубахе. Руки тоже были в краске.