Уйти от себя…
Шрифт:
Родители доктора Каца до войны жили на Западной Украине, и, когда в город вошли немцы и стали переписывать всех евреев, прозорливая мама Регина Самойловна отправила младшего двухлетнего сынка со своей домработницей Паней на хутор, к ее родителям. Сероглазый малыш с золотистыми кудрями не походил на еврея. Но нужно было сочинить легенду, откуда в семье Становичей появился ребенок. Придумали, что его подобрала Паня в кустах рядом с железной дорогой, когда немцы разбомбили поезд с эвакуированным детским домом, который шел на восток. Осторожный отец Пани решил подстраховаться, и, чтобы немцы не вздумали проверять мальчика, нарядили его в платьице. Маленький Няма был обрезанный. Ему дали новое имя — Нина. Он быстро привык к нему, поскольку в два года еще не разговаривал. Когда заговорил, считал себя девочкой. Его даже на горшок высаживали, как
Тем временем во Львове фашисты свирепствовали вовсю. Закончили перепись евреев и в одно раннее утро стали сгонять их на площадь Ратуши. Когда Регина Самойловна услышала в подъезде крики, плач, ругань на немецком языке, бросилась в кладовую к тайничку. В дверь уже ломились, она ходила ходуном и трещала, в замке звенели ключи. Муж метался по комнате, кричали в испуге мальчики. У Регины Самойловны бешено колотилось сердце, и она боялась не успеть. Но все-таки успела дать яду двум старшим сыновьям, шести и семи лет от роду, и поцеловать их в чистые высокие лобики. Они умерли тотчас же. А сама с мужем не успела. Дверь слетела с петель, и ворвались нелюди в чужой, страшной форме. Их схватили и поволокли по ступенькам. Много лет спустя, уже работая учительницей немецкого языка в средней школе, Регина Самойловна рассказывала, как их с мужем разделили и его погнали в Освенцим, а ее в женский лагерь Равенсбрюк. Она помнила, как их почему-то высадили из вагонов для скота в Польше и гнали пешком через город, названия которого она так и не узнала. Как в толпу измученных, голодных евреек поляки бросали сырую свеклу и картошку и как ей повезло — одна свекла досталась ей. Они с мужем выжили, и это уже было чудом. После войны они вернулись в разное время во Львов, их квартира была уже занята, но дом стоял целехонький. Регина Самойловна написала кирпичным обломком на стене свой новый адрес — ее приютили родители бывшей ученицы. И когда вернулся муж, он нашел ее по этому адресу. Паня их тоже искала, потому что Регина Самойловна и Моисей Натанович не знали, где находится ее хутор. Они даже его названия не успели спросить у девушки. В безумной спешке, спасая сына, некогда было задавать вопросы. Когда в город стали возвращаться люди, Паня иногда приходила на улицу Котляревского к дому бывших хозяев, все надеясь, что хоть кто-то из родителей Нямы остался жив. И однажды увидела на стене адрес.
Няме было уже шесть лет, он узнал, что теперь он мальчик Няма Кац, а не девочка Нина Станович. Но привычка п?сать сидя у него сохранилась на всю жизнь.
Семья Кац переехала из Львова в маленький районный городок, и Регина Самойловна вернулась к своей прежней профессии — учительницы немецкого языка. Им дали хорошую квартиру в старом польском доме. Паня вернулась к прежним хозяевам домработницей и прожила у них до глубокой старости, ее любили как члена семьи. Регина Самойловна слегка повредилась умом. На стене висел большой портрет погибших сыновей — сероглазых светловолосых мальчуганов. Фотографий не сохранилось, художник рисовал их по рассказам родителей. Мать каждый день разговаривала с ними утром и перед сном. Все спрашивала, простили ли они ее. Терзалась, что они тоже могли выжить, не поторопись она тогда избавить их от мучений. Мальчики, склонив друг к другу головки, улыбались ей с портрета — ласково и всепрощающе.
В школе явного расстройства психики никто не замечал. Хотя отмечали ее тяжелый, неуживчивый характер. Внешне она напоминала элегантную польскую пани, обувь всегда носила на каблуках. Походка у нее была стремительная и легкая. Волосы красила в ярко-рыжий цвет, потому что от корней они отрастали абсолютно седыми. Характерный иудейский разрез зеленых глаз, типичный еврейский нос, звучное имя Регина Самойловна — такой помнили ее ученики, которых она выпускала каждый год еще двадцать пять лет. Строгая учительница не церемонилась с нерадивыми учениками. Ее считали излишне нервной и злой. Школьники ее боялись. Поэтому слушались и немецкий учили так старательно, как никакой другой предмет. В приступе ярости она могла схватить цепкими пальцами за ухо и так крутануть, что ухо потом горело весь урок. В быту учительница говорила на странной смеси польского, украинского и русского языков. Немецкий знала безукоризненно. Ее странные фразы передавались, как анекдоты. Самой знаменитой была «Закройте окна, бо сквозняки лётают!» Польские ударения она так и не искоренила из своей речи.
Обожаемый Няма, чудом оставшийся в живых, закончил Львовский мединститут и остался работать во Львове. Родители старились. Умер отец, через два месяца мать, через неделю Паня. Не смогла жить без своих хозяев, с которыми за многие годы сроднилась и любила их болезненной любовью. Когда они где-нибудь задерживались, домработница всегда сидела в прихожей на сундуке. Ждала, уставясь немигающими глазами в дверь и крепко сжимая переплетенные пальцы. Няма был к ней очень привязан, но считал странной. К тому времени у него самого была семья: жена, врач-терапевт Роза Давидовна, и три сына — сероглазые кудрявые мальчики, так похожи на него в детстве.
Похоронив родителей, Наум Моисеевич еще год жил во Львове. Но когда на Украине усилились антисемитские настроения и по вечерам в семье обсуждались неприятные инциденты, с которыми все чаще сталкивались Кацы, решено было уехать. Квартиру продали и неожиданно для всех подались на юг. В Россию. Хотя друзья очень рекомендовали эмигрировать. В Тихорецке купили небольшой домик, оставались деньги, и решено было их не тратить. Ребята все чаще заговаривали о том, что их друзья уже давно хорошо устроились в Европе и Америке. Но как только разговор заходил об эмиграции, получалось, что дорога им только в Израиль.
Вторая мировая война уничтожила всех ближних и дальних родственников, за границей никого из близких не было. А в Израиль ехать никто из Кацев и не помышлял. Там вечная война, теракты и взрывы, обязательная воинская повинность, а одной войны на семью Кац уже хватило с лихвой. Наум Моисеевич перевез большой портрет братьев в Тихорецк и повесил в гостиной. Старшие, навеки семилетние, братья улыбались ему мягко и нежно. Он их совсем не помнил, но сильно тосковал. Родительская фотография, где папа — седой и важный и мама — с перманентом и ярко накрашенными губами, стояла на тумбочке в спальне. Рядом крошечная фотография Пани. Когда-то она снималась на паспорт, и Наум Моисеевич выпросил у нее одну фотографию.
В поликлинике его приняли с распростертыми объятиями. Свои зубные врачи были, но такие плохие, что даже сами не решались друг у друга лечить зубы. С приездом Наума Моисеевича уважение к званию врача-стоматолога сильно возросло. Люди шли только к нему. Один зубной врач перешел в рентген-кабинет, второй стал работать на «скорой помощи». Если бы в поликлинику не прибыли два выпускника Краснодарского медицинского института, Науму Моисеевичу пришлось бы совсем тяжело. Но ребята, к счастью, попались толковые, им тоже можно было доверить свои зубы.
Олег Куренной обратился именно к Науму Моисеевичу, поскольку до смерти боялся лечить зубы. А раз уж решился, то лучшего врача не найти. Рентген показал, что под коронками у него не все благополучно. А чего удивляться? Олег годами не посещал зубного врача. Как сказал Кац — вовремя пришел, но опоздал лет на пять. И весело рассмеялся. Он понял, что пациент дрожит от страха и надо его поддержать.
Олег откинулся в зубном кресле и дико таращился на совсем старенького седовласого кудрявого человечка. Рот он открыл так широко, что у него свело челюсть. Наум Моисеевич что-то ласково приговаривал, и Олег вскоре немного успокоился. В голове роились мысли о том, что он попал к чудо-доктору и надо радоваться, что того забросила судьба в город Тихорецк. Лечение зубов прошло успешно. Улыбка Олега теперь ни у кого не вызывала уголовных ассоциаций. Зубы ослепительно блестели белой керамикой, совсем как настоящие.
В Тихорецке в одном из магазинов Олег подобрал приличный костюм и несколько дорогих рубашек. Тратиться на чемоданчик ужас как не хотелось, и он купил темно-синюю спортивную сумку с надписью «Найк». Может, он спортсмен, едет домой в отпуск после спортивных сборов. Правда, подводило отсутствие пальца на руке. Но всегда можно было сказать, что палец отстрелили случайно на охоте или попал в аварию. Придумать можно было что угодно, в зависимости от ситуации. Фантазия у Олега всегда работала хорошо. Он в школе сочинения писал на свободные темы так, что учительница Оксана Петровна их зачитывала всему классу, удивляясь только его чудовищной безграмотности. Правил Олег не учил, учебники по русскому языку игнорировал. Книги читал редко и только про путешествия и бандитов.