Узаконенная жестокость
Шрифт:
Сказанное, однако, требует небольшого пояснения. Принято считать, что сдавшиеся в плен простые солдаты истреблялись просто потому, что не имели никакой ценности, и их никто не смог бы выкупить. Это не верно, в чем нам предстоит убедиться в одной из последующих глав. Однако в определенных ситуациях милосердие по отношению к простой пехоте могло стать неосуществимым либо нецелесообразным в военно-тактическом плане. Примером первого служат скоротечные военные кампании, когда захватившие в плен не имели времени дожидаться выкупа, или когда у родственников не было возможности следовать за армией с деньгами или товаром, тем более, если плененные солдаты сражались очень далеко от родины. Выражаясь экономическими терминами, охрана пленников могла также вызвать определенные препятствия в погоне за добычей. Примеры последнего уже обсуждались в битвах при Азенкуре и Уэксфорде, осаде Акры, где число пленных оказывалось чересчур обременительным для победителей. Количество погибших среди пехоты также отражает жесткую
Если плененным пешим солдатам по каким-то причинам удавалось избежать смерти, то зачастую они подвергались жестоким, зверским наказаниям. Роджер Вендоверский описывает один из подобных эпизодов. Во время Альбигойского крестового похода в 1228 году граф Тулузский устроил засаду французам и, как пишет Роджер Вендоверский, захватил две тысячи пленников. «После того как всех их раздели донага, граф повелел одним выколоть глаза, другим отрезать уши и носы, третьим - отрубить ступни и руки; а после такого позорного надругательства он отослал всех домой, устроив для своих французских соотечественников страшное зрелище». Такие действия, аналогичные массовым убийствам, являлись практическими демонстрациями, которые служили предупреждением для противника и были призваны подавить их моральный дух, воспрепятствовать эффективному набору войска и просто физически сократить численность живой силы, способной к боевым действиям. Однако с течением времени, когда все чаще велись войны на истребление, причинение увечий стало применяться реже и в плен брали все меньше лиц любого ранга и статуса. В своей войне против Гента в 1451-1453 гг. Филипп Добрый, герцог Бургундский, недвусмысленно приказал истреблять всех пленников - лучшей судьбы они, как мятежники, по его мнению, не заслуживали. В XV-XVI веках немецкие и швейцарские наемники, составлявшие костяк многих армий, приобрели дурную славу за то, что практически не брали пленных.
Швейцарский боевой порядок в марте 1476 года предписывал, чтобы в бою пленных никто не брал, поскольку все вражеские воины, независимо от их положения и званий, подлежали уничтожению. Результатом стало истребление примерно шести тысяч итальянцев. Физическое уничтожение врага в таких масштабах являлось исключительно практической мерой.
Массовое убийство могло даже получать поддержку и представлялось как общественное благо, особенно когда дело касалось всем ненавистных наемников, которым такое качество, как милосердие, было явно не свойственно. Наемники побежденной стороны едва ли могли рассчитывать на снисхождение: его не получили фламандцы в Англии в 1174 году; они же не получили его и в битве при Бувине в 1214 году, когда яростно и отчаянно оборонялись, вполне осознавая свою будущую участь. Когда Филипп Август выступил против рутье (банд наемников) в 1182 году, то получил одобрение за проявленную безжалостность. Ему также воодушевленно помогали отряды местного населения. Однажды во время массовой казни они повесили пятьсот схваченных рутье. Конечно, короли по-прежнему в больших количествах комплектовали свои армии из наемных солдат (тот же Филипп Август - не меньше, чем другие), и их лидеры, такие как Кадок, Меркадье и Джон Хоквуд, получали в награду земли, славу и титулы. Военное дело в этом смысле являлось весьма «подвижной», т. е. способной дать быстрый результат, профессией.
Отношение к «плебсу», или простым солдатам, в свою очередь, не располагало их к тому, чтобы вежливо снимать шляпу перед вельможей или рыцарем на поле брани. Часто вспыхивали крестьянские восстания, и порой их масштабы серьезно угрожали общественному порядку: такими были французская Жакерия в XIV веке, крестьянские восстания в Англии (1381) и в Германии (1524-1525). Когда фламандские горожане и крестьяне разгромили «сливки» французского рыцарства при Куртре в 1302 году, то могли бы с лихвой обогатиться на выкупах; вместо этого им было приказано «убивать всех, у кого есть шпоры»у и, послушавшись, они истребили от 40 до 50 процентов французских рыцарей, включая и их блестящего лидера графа Робера Артуа. В морской битве при Сэндвиче в 1217 году побежденные французские рыцари стали прыгать в холодные воды Ла-Манша, лишь бы не попасть в руки простых английских воинов. С великими усилиями подоспевшим английским рыцарям удалось предотвратить истребление на месте тридцати двух захваченных в плен знатных французов. Выше приводилась мрачная картина истребления видных пленников при Азенкуре, когда исполнение экзекуции было возложено на лучников. Но и при Креси, еще в одном знаменательном для англичан сражении Столетней войны, события были омрачены резней. Фруассар описывает, что произошло, когда воины нерыцарских кровей принялись рыскать по полю битвы после окончания основного боя.
Среди англичан были мародеры и солдаты нерегулярной армии, валлийцы и корнуоллцы, вооруженные длинными ножами. Они шныряли в поисках французов, а когда находили кого-нибудь и видели, что тому трудно оказать сопротивление, то убивали без всякой жалости, будь то граф, барон, рыцарь или оруженосец. Из-за этого многие были истреблены в тот вечер, невзирая на их положение... Английский король впоследствии разгневался, что никого не взяли в плен ради выкупа; так что число убитых лордов оказалось весьма велико.
Сцена из битвы при Бувине прекрасно иллюстрирует социальное разделение на поле брани. Граф Булонский, один из военачальников, выступивших против Филиппа II Французского, оказался зажат собственной лошадью, сраженной во время боя. Прямо посреди еще не завершившегося сражения с полдюжины французских рыцарей завязали между собой жаркий спор о том, кто именно предъявит свои права в качестве победителя, т. е. кому достанется столь знатный пленник. Тем временем над головой у графа оказался какой-то юноша из числа простолюдинов. Ни на какой выкуп он не рассчитывал. Приставив нож к горлу графа, он попытался снять с него доспехи, заодно приготовившись к нанесению смертельного удара. Граф в отчаянии закричал, моля кого-нибудь из рыцарей поскорее пленить его и тем самым обеспечить его безопасность.
Слабая дисциплина иногда способствовала массовому истреблению пленных, но, несмотря на образцы воинской анархии в средневековый период, есть примеры противоположного толка: команды строго исполнялись, даже после битвы, когда жажда крови была еще высока и победителям хотелось добыть побольше трофеев. После великой победы французов при Бувине в 1214 году звуки труб призвали французов прекратить преследование противника и мародерство. Так приказал король Филипп II Август, поскольку опасался, что останется слишком мало воинов для охраны огромного количества пленников, многие из которых имели большое политическое значение. Филипп Август боялся, что части побежденного противника перегруппируются и предпримут попытку их освободить. В другое время и в другом месте этим пленникам могло и не посчастливиться. На самом деле дисциплина зачастую являлась важным элементом в эпизодах резни: при Уотерфорде пленников казнили лишь после длительных размышлений и споров, несмотря на существенные различия в позициях английских командиров; при Азенкуре массовую резню осуществили лишь тогда, когда лучники и простые воины оказались более дисциплинированными, чем непокорные рыцари. Отказ от неотложных выгод войны требовал значительного самообладания, но был возможен благодаря неумолимому давлению обстоятельств. В «Книге рыцарства» Жоффруа де Шарни, написанной в середине XIV века, отражена опасность помещения на передний план личной выгоды, а на второй - коллективной победы над противником:
Часто случается так, что из-за тех, кто стремится к наживе до окончания битвы, которую они считают уже выигранной, победа может быть упущена, а вместе с нею - жизнь и репутация. Это также может случиться с людьми, которые хотят обзавестись трофеями, когда еще идет сражение. Есть люди, которые уделяют больше внимания пленникам и прочей прибыли, а захватив их и другие призы, они больше обеспокоены охраной своего добра, нежели тем, чтобы помочь своим товарищам в битве ради ее доброго завершения.
Генрих V был уверен, что при Азенкуре подобного не произойдет. Финансовая мотивация сама по себе не так уж вредна - фактически она дает значительное военное преимущество при наборе войска; но зачастую финансовые мотивы требовалось отбросить ради достижения военно-политических целей. В эпизодах, рассмотренных в данной главе, ценных пленников казнили, а выкупа за них тем самым лишались именно ради более значимой военной цели. И если цель являлась великим мотиватором для собственных войск, то страх зачастую демотивировал противника еще больше.
Эффективные и безжалостные полководцы считали страх одним из наиболее могучих инструментов. Средневековые летописи не скрывали ужаса, с которым солдаты, их соотечественники, сталкивались на войне. Ральф Кан вспоминает, как в 1104 году в Святой Земле архиепископ Бернар находился среди крестоносцев, обращенных в бегство мусульманами: «Сердце его было наполнено страхом. Он взывал к своим бегущим товарищам... Многие крестоносцы остались глухи к его мольбам и пришпоривали лошадей. Никто не проявлял ни малейшего сочувствия к товарищам, настолько велик был охвативший всех ужас».