Ужас победы
Шрифт:
Но и мне тоже надо немного пошевелиться, дать Ему шанс пойти навстречу. Минута, быть может, осталась! Спустился на пролет вниз, и вот – чудо! Стоит почти полный, чуть надорванный мешок цемента. Услышал! “Погиб!” – вдруг глухой, страшный голос во мне… Почему погиб-то? Я нормально живу, ничего не требую: один только раз, в виде исключения? Глянул в окно… Хорошо там, даже солнышко! Вбежал домой, звонко выхватил таз. Спустился вниз, натрусил в него цемента, снова в ванную, водички подлил.
Замешалось! Вышел на площадку, стал швырять с размаху сочные жмени в дыру… лепятся! Выпукло
Заметил: когда рука что-то просит, страстно вытягиваясь, скажем, во тьму кладовки, – тут же желанный предмет сам образуется, идет в руку, как этот вот кусок доски, справный мастерок! Отлично!
Залюбовался гладкой, сочной поверхностью. Счастье. Цемент, оказывается, такое умиротворяющее существо: когда его лепишь, потом старательно размазываешь, разглаживаешь, прикусив язык, настроение сразу успокаивается, улучшается, достигает ликованья…
От тяк! Склонив голову, залюбовался… Впрочем, любоваться тут некогда, скоро дочурка приедет, а потом и Кир с машиной… День переезда!
Вернулся в квартиру, осторожно защелкнул замок – чтобы никто ни о чем не догадался, отнес тазик в ванную, беззвучно поставил – и в прихожей, ожидаючи, сел – чтобы сердце не билось, успокоилось.
Какие волнения, стрессы? У нас все в порядке! Брякнул звонок.
– Откроешь? – крикнула с кухни жена.
– Открою! – кинулся открывать.
Стоит, смущенно сутулясь, дочурка, на голову выше последней зарубки на двери.
Жена, всплеснув ладошками, наконец-то выскочила. Обнялись.
– Ну, так мы едем или не едем? – Дочь поставила в прихожей неказистый бабкин чемодан.
– Едем, едем! – радостно закричали мы оба.
– Сейчас Кир заедет с машиной, – солидно добавил я.
–
Укладывайтесь пока!
Стали все выкидывать из шкафов на кровати.
Звонок. Кир появился: точно, как обещал!
– Ну? Вы готовы?
– Минутку! Давай на кухне посидим!
Пожал плечом: да, необязательные вы люди!
– Сейчас! Пошли! – Буквально затащил его в кухню, стал метать угощение, чтобы, не дай бог, не обиделся и не убег!
– Вот! – гордо поставил блюдо.
– Опять твои любимые креветки? – с легким упреком говорит.
– Ну почему сразу – “любимые”? Мы просто дружим!
– Мама!.. Ты опять? – Дочуркин бас из комнаты.
Да, умеет Кир вовремя появиться! Впрочем, ты же сам его зазвал – сегодня по крайней мере… а у нас – каждый день “сегодня”!
– Ну… как дела? – спрашиваю бодро.
– Должен, к сожалению, тебя огорчить.
Ну огорчай, раз должен. Давай!
– Статья, которую ты для нас сделал, нам не подошла!
Не подошла?.. Вот и хорошо. Так оно и задумано. Еще один способ моего унижения: заказывает мне статьи на острые политические темы, которые при здравом уме и даже остатках совести написать невозможно. Однако – пишутся и жадно читаются. Когда добро бьет зло – это прекрасно. Когда зло бьет добро – это ужасно, но естественно. Но когда зло бьет зло с помощью возвышенной и благородной правды – это невыносимо. Но именно это почему-то сейчас высшим классом журналистики считают. Вот где самые благородные сейчас пасутся, и Кир – из первых. Имя сделал себе.
Нет, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтоб сделаться таким благородным, как он!.. А он что думал – у меня получится?
Не такой я человек! А он – пусть гордится! Все-таки друг.
– Я… боюсь! – признался Киру.
Для него это признание – чистый елей. А сказать, что гораздо раньше испуга отвращение меня охватывает, – это неблагородно.
Благородно – как он! Поэтому и в мэрии сейчас работает, ведает
Словом. Тем, что правители с городом говорят.
Недавно козырек над входом в метро обвалился – пять тонн бетона.
Нескольких убило, многих изувечило. Что сказать? Начальство смотрит на Кира, и он выдает: “Разрушишь церковь – пожнешь кровь!”
В том смысле, что не надо было разрушать церковь и строить метро… Будто сам он этим метро сто раз не пользовался!.. Церковь на этом месте ему подай, благородному. А так – кровь! Немножко не ясно, правда, почему абсолютно случайные люди должны отвечать
– жизнью своей – за чей-то грех? Но – звучит благородно:
“Разрушишь церковь – пожнешь кровь!” На Бога, безответного, групповое убийство повесили, перемешали его с некачественным цементом, что пошел на козырек. Но – все благородно. Кир сказал.
И начальство – благородное, которое это озвучило: Бога чтит! А кровь – за грехи коммунистов. Непонятно, правда, кто выбрал жертв… Да, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы сделаться таким благородным, как он! Ужас победы.
– Что с тобой? – спрашивает Кир.
– А что такое со мной? Ну да, – покрылся немножко коростой забвения и лишаем корысти. Но мне нравится.
– Ты думал, что с рейтингом твоим?
– Да моим рейтингом можно орехи колоть! Недавно кореец Е приезжал, который в Вашингтоне нас привечал… Две строки мои перевел на корейский. Ай плохо?
– С тобой трудно разговаривать!
Я подтвердил не без гордости:
– Да уж, нелегко.
Тем более – есть основания собой гордиться! Взлетел я все же на
Букве! А на чем еще, собственно, мог я взлететь? Никаких других шансов не оставил я Богу, читай – судьбе, читай – себе. Только лишь Букву оставил! И взлетел.
Однажды сидел на чердаке, в мастерской моего друга, художника
Зуя, читал ему мои “минимы”. Вдруг он, даже не дослушав
“минимы”, лихорадочно вскакивает, начинает все убирать со стола.
– Ты чего? – обиделся я. – Хотя бы “миниму” дослушал!
– А ты не врубаешься? – Зуй говорит. – Лифт грохнул. Заказчики идут!
– Ну и что? – выдал ему одну из “миним”. – Водка же прозрачная.
И стаканы прозрачные. Никто и не увидит, что мы пьем!
Зуй поглядел на меня изумленно:
– А ведь ты прав!
И буквально через месяц – я уже и забыл об этом – звонит Зуй:
– Принимай гонорар!
Глянул я в оконце – и обомлел: приехали мои буквы! Огромные!
Никогда еще их такими не видал! Огромный белый трейлер-холодильник разворачивается, буквально перегораживая весь двор, и на нем – мои Буквы: “ВОДКА „ПРОЗРАЧНАЯ”, И СТАКАНЫ ПРОЗРАЧНЫЕ. НИКТО И НЕ УВИДИТ, ЧТО МЫ ПЬЕМ”.