Ужасно роковое проклятье
Шрифт:
Поездка, отнимающая у меня каждый день около часа, заняла минут пятнадцать. За столь короткий срок мы не успели даже обсудить как следует разные марки фотоаппаратов. У "Комы-АРТ" машина остановилась, я вышла, с элегантностью кинодивы помахала мальчикам и отправилась отдавать проклятые образцы. Охранника почему-то не было на месте. Я весело хмыкнула и пробормотала:
— Ну, конечно, заходи, кто хочет, бери, что хочешь! — и вошла в холл.
Верочки тоже не было на месте, и неудивительно: была половина восьмого, а администрация заканчивает работу в шесть. Поэтому я позволила себе неделикатность — распахнула дверь в кабинет Дармобрудера, даже не постучавшись. Это была моя маленькая месть за испорченный вечер. Раз он сказал немедленно, значит, немедленно! И неважно, что со времени его звонка прошло почти четыре часа!
Я подняла пакет с образцами, как щит, прямо перед собой, и направилась к столу босса, печатая шаг, словно на параде. По моему первоначальному замыслу, спектакль должен был закончиться тем, что я хлопнула бы пакетом по столу, поднесла руку козырьком к воображаемой фуражке и отрапортовала:
— Разрешите обратиться! С вышеуказанными документами (с ударением на "у") прибыла, теперь прошу разрешения отбыть обратно!! Поскольку все ваши и мои замечания сейчас никто принять не может ввиду отсутствия работников типографии по причине окончания рабочего дня!! — а потом добавить, подпустив в голос побольше яда, — И спасибо за нелепое требование приехать сюда хоть ночью!
Задумано было неплохо, правда? Весело, динамично, язвительно. Да что там — просто гениально!
Но осуществлению постановки помешала сущая безделица: опустив пакет на стол, я не то что рапортовать — слова вымолвить не могла. Передо мной, откинувшись на спинку стула и слегка съехав вниз, в той же расслабленной позе, в которой дрыхла на кресле два дня назад Эму, отравленная снотворным, полулежал Дармобрудер. Только, в отличие от Жрушко, он не храпел. И вообще не издавал никаких звуков. И глаза его были широко открыты, да что там — просто вытаращены, неотрывно разглядывая что-то на потолке. Похоже, он был мертв. "Чума! Сначала Жрушко, потом Мыльцев, а теперь вот Дармобрудер. Кто следующий?", — произнес равнодушно-хирургический голос в моем мозгу.
Я наклонилась вперед, не знаю зачем, и успела заметить, что Дармобрудер весь синий, точно его душили, но на открытой шее нет ни синяков, ни полосы от шнура. "Странгуляционная борозда", — неожиданно всплыло в голове одинокое название на фоне полной "безмыслицы". Голова была пустая и легкая, как надутый шарик — последнее ощущение, которое я помню отчетливо. Потом вдруг раздался звук, похожий на громовой удар гигантских часов, но я его не столько услышала, сколько увидела: все вокруг осветила яркая вспышка, взорвавшаяся разноцветным салютом прямо у меня перед глазами. Игривые искорки еще какое-то время мерцали передо мной, а потом все сменила густая, непроницаемая тьма.
Глава 5. Тропа войны, тропа утрат
Жесткая, холодная рука, не торопясь, подползала к шее. В груди возникло ощущение острой боли и мучительного холода, как от надреза ножом. Костистые пальцы сдавили горло, и я из последних сил открыл рот и заорал. Но не услышал ни единого звука. Я вздрогнул во сне, попытался крикнуть снова и проснулся. На заднем сиденье Иосиф курил сигарету и без устали таращился на выход из "Комы-АРТ" в запотевшее окно.
— Сколько? — откашливаясь, спросил я.
— Два с половиной, — так же лаконично ответил Оська, затягиваясь и выпуская клуб дыма.
— Часа? — удивился я, глядя на циферблат.
Действительно, с момента, когда Сонечка скрылась за дверью галереи, прошло уже два с половиной часа. За это время никто из храма искусств не выходил и вовнутрь тоже не рвался.
— Слушай, может, заглянем? — предложил я, — Мне кажется, Соня бы вышла нас предупредить, что задерживается.
— М-да! — кивнул Иосиф, — Работа частного сыщика, оказывается, не столько опасна, сколько скучна. Аж скулы сводит! Зато могу писать книжку "Введение в мир слежки" — о том, каким ужасным испытаниям подвергается психика, если пару часов ничего не делать, а просто сидеть на темной улице и смотреть на темное здание.
— Ну, так пойдем, постучимся у входа, попросим вызвать Соню Хряпунову: хоть выясним, до скольки она предполагает сидеть у Дармобрудера, — мне тоже было смертельно скучно и больше не хотелось изображать из себя крутого парня Майка Хаммера в надвинутой на лоб шляпе.
Мы отправились в "Кому-АРТ", не соблюдая особых предосторожностей. Несколько часов бессмысленного сидения возле дома, в котором, похоже, никого нет, отбивает вкус к эффектным выходкам вроде запрыгивания в комнату с пистолетом в вытянутой руке и воплем: "Всем лечь на пол!" Да и пистолетов у нас не было, чтобы обеспечить боевой напор. Войдя, мы все-таки с опасением прислушались: тишина в галерее стояла мертвая, как под сводом склепа. Входная дверь в "Кому-АРТ" была не заперта, а приемная и офис директора вообще стояли нараспашку. Мы переглянулись и бегом кинулись в кабинет Дармобрудера. Луч от настольной лампы высвечивал круг, большую часть которого занимали живот Дармобрудера, заваленный бумажками стол и участок ковра. В освещенное пятно попало еще кое-что: ноги лежащей на полу, плохо видной в полутьме фигуры. Фигура принадлежала Соне.
Охнув, я кинулся к ней. Осторожно перевернул и подхватил на руки безжизненное Сонино тело, а Оська поднял ей голову. Наша подопечная была в обмороке, но жива и даже не очень травмирована физически. На затылке волосы слиплись от крови, но это, по счастью, была только ссадина, а не пролом в черепе. Иосиф кинулся к журнальному столику, на котором оставили бутылку минералки, схватил полупустой пластиковый баллон, и вылил его содержимое в лицо Соне. Та приоткрыла глаза, глубоко вдохнула и закашлялась. Я помог ей сесть, а Ося протянул стакан с остатками минералки:
— На, выпей! Что случилось?
— Он здесь, — вскинулась Соня, руки у нее тряслись, — Он здесь, Осенька, задержи его, он Дармобрудера убил!
Перепугавшись за Сонину жизнь, мы как-то забыли о неподвижном брюхе Дармобрудера. Вряд ли оно осталось отдыхать в офисном кресле после того, как его владелец благополучно ушел домой. Иосиф осторожно подошел к креслу, заглянул в выпученные рачьи глазки бывшего, а ныне почившего директора галереи "Кома-АРТ", и спокойно констатировал:
— Помер. Крови и следов борьбы не видать.
Соня охнула и привалилась к моему плечу. Я яростно прошипел бестактному оболтусу:
— Идиот! — и покрутил свободной рукой у виска.
Ося виновато пожал плечами, потом протянул руку к телефону на столе, чтобы звонить в милицию, потом, видимо, подумал об отпечатках пальцев преступника (а вдруг тот глуп, как пробка, и не носит на дело перчаток?) и кинулся в коридор.
Скорая и милиция прибыли довольно быстро. Мы с Иосифом вспомнили, как несколько месяцев назад нам уже довелось пережить нечто похожее. И тоже происходящее казалось кошмарным сном, и были сомнения в естественности причины смерти, и убийца действовал, точно безумный маньяк. Страшно было сознавать: пять-шесть часов назад несимпатичный всем троим, полузнакомый мужик, самоуверенный и глупый, старался сделать деньги на подвернувшемся международном проекте, жаловался на застарелые болячки, мечтал уехать в отпуск куда-нибудь в Новую Зеландию — и вот он, синий и холодный, лежит в мешке, упакованный к последнему переезду. Следователь не особенно тянул с протоколом и опросом свидетелей: меня, Иосифа и Сонечки, когда судмедэксперт сообщил о предположительной смерти от инфаркта.