Ужасные дни
Шрифт:
Сильными, ловкими руками юноша помог поднять лошадь и помог запрячь ее. Около них остановилась старуха в широком салопе, трое мальчишек и мужичок с мешком за плечами. Черноглазая девочка стояла тут же и всем своим подвижным личиком и худеньким телом принимала участие в поднятии лошади, то сгибаясь, то взмахивая руками и усиленно морща лоб. «Ух! ух! ух!» — вырывалось из ее открытого рта; когда лошадь встала, девочка глубоко и облегченно вздохнула.
Воз тронулся, а юноша со своею маленькою спутницей пошли обратно.
— Вот, Маришка, ты лошадь-то
Девочка смутилась и даже как будто испугалась.
— Тоже сравнял… Я тебя жалела… Только лошадь упала не смешно, а ты… Видел бы, как… смешно, — боясь фыркнуть, девочка зажала рот рукой.
На глуповатом лице ее спутника мелькнула невольная улыбка; он махнул рукой и отвернулся. Некоторое время они шли молча; наконец девочка дернула своего сотоварища за рукав.
— Знаешь, Карлушка, что я тебе скажу?! — весело проговорила она и подпрыгнула.
— Наверно, какую-нибудь глупость, — насупившись, пробурчал юноша.
— Вот и не угадал! Совсем не глупость, а очень даже умное.
— Ну, умного-то ты сказать не можешь.
— Нет, извини, могу. Слушай! Моя мама купила две подушки.
— Что ж из этого?
— А то, что я теперь буду спать на подушке.
— Всякий человек спит на подушке.
— Вот и не всякий… У сапожниковых ребят нет, и у извозчика одного нет… И мне мама прежде свою старую кофту подкладывала… Я раз шею отлежала на ней. Неловко, жестко…
— Эх, Маришка. Только и видели вы подушки! Ваш отец непременно их пропьет.
— Как бы не так! Мы не дадим. Как я увижу, что он пьяный домой идет, я сейчас подушки к сапожнице снесу. Она их спрячет.
Говорившие остановились у калитки дома мещанки Андреевой. Девочка лукаво и весело взглянула на юношу.
— Карлушка, а Карлушка, знаешь, что я тебе скажу! Я теперь на подушке сплю, точно какая-нибудь барышня, — она уморительно развела руками.
— Похожа ты на барышню, как коза на курицу.
— Карлуша, мама хорошие, дорогие подушки купила. Она дала за две восемь гривен. И то, говорит, для нее только по знакомству прачка уступила. Мама сказала, что она мне еще одеяло купит; потом башмаки с каблуками купит; потом еще кофту модную, и рукава будут пузырями; платок новый купит, — хвасталась девочка.
Юноша слушал её насмешливо.
— Мели, мели, Емеля, сегодня наша неделя, — снисходительно сказал он.
Марина очнулась и задумчиво подтвердила:
— Хорошо на подушке-то спать. Мягко как! Мама пять лет собиралась купить. Да все отец пропивал… Теперь мы ему не дадим. Как у нас теперь в углу хорошо, Карлушка! Хочешь, пойдем посмотреть? Давеча на мою подушку Немец вскочил. Я его пугнула. Еще испортит, сомнёт… Замяукал и бросился под печку.
Молодой человек слушал рассеянно болтовню девочки и, качая головой, посматривал то на взморье, подернутое льдом и запорошенное снегом, поверх которого во многих местах виднелись целые озера воды, то на небо, по которому быстро неслись темные тучи.
— Ветер-то
— А страшно наводнение? Как оно бывает? — тревожно спросила Мариша.
— Так бывает, что, кажется, конец пришел и все потонут… Страшно!
— Я боюсь, Карлушка!
— Может, и не будет… Намедни тоже вода высока была, и пушки палили. Однако ничего, вода скоро ушла.
— Куда же она ушла, Карлушка?
— Глупая! Куда?! В море…
— А если она снова придет, то в нашу квартиру заберется?
— Конечно. Думаешь, тебя испугается?!
— Я тогда схвачу Немца и подушку и побегу к хозяйке наверх.
— Так она тебя и пустит. Она дверь на замок запрёт и никого не пустит.
— Ну, так я на крышу…
— Слетишь оттуда: ветер снесет.
— Ну, так я убегу на Васильевский Остров.
— Не знаешь ты еще, Маришка, каково наводнение… Может, и убежать не успеешь. Иди-ка лучше домой. Ишь, вся дрожишь…
Молодой человек взялся за ручку калитки, девочка остановила его и спросила заискивающе:
— Карлушенька, ты пойдешь сегодня в театр?
— Пойду, конечно.
— Возьми меня.
— Нельзя сегодня.
— Возьми, миленький, голубчик!
— Я тебя завтра возьму. Завтра очень хорошая игра будет. Называется «Гамлет»! Под конец наплачешься вдоволь, как все умрут. Я там «публику» играю.
— Возьми, Карлушенька, миленький! Перекрестись, что возьмешь?
— Ладно. Отвяжись. Иди домой. И я-то продрог тут с тобой. Какой ветрище!
— Я еще домой не пойду. Побегу на взморье дров или досок половить. У нас холодно: хозяйка дров не даёт.
И у сапожницы холодно. Сапожник кашляет. Он скоро помрет. Я им дров обещалась наловить. Вчера я отвязала Ивана лавочника лодку и хорошую доску поймала, отдала сапожнице.
— Охота тебе. У них свои руки есть.
— Мишку жаль… Он все ревёт… Если наводнение будет, ты, Карлушка, прежде всего Мишку вытащи… Он безногий. У матери его много ребят: всех не ухватить…
— Неволя мне чужого мальчишку тащить… Точно у меня своих вещей нет. Глупая ты, Маришка!
Молодой человек вошел в калитку, а девочка побежала к взморью, поминутно поправляя платок, который срывал свирепый ветер, и запахивая раздувавшуюся кофту.
II
Галерная Гавань — это совсем особенными своеобразный мирок.
Жители Гавани давно уже вошли в пословицу среди петербургского населения. Если кто-нибудь в разговоре скажет: «Он точно гаванский чиновник» или «Она похожа на гаванскую кофейницу», то это сравнение непременно выражает отношение обидное и презрительное. Сейчас представляешь себе опустившегося бедняка в порыжелом пальто, жалкого, пьяненького, униженного, или женщину в старомодной тальме, в старомодной шляпке, с большим ридикюлем в руках, слезливую и жалующуюся на свою бедность… Но таких в Гавани немного. По преимуществу там живут мастеровые и фабричные.