Ужасный век. Том I
Шрифт:
Если не Ламберт, то кто-то вроде. Молодой, сильный, решительный — и полезный, потому как нет смысла размениваться ради одного только удовольствия. Да, было бы здорово… Эбигейл от таких мыслей сделалось жарковато. Надо успокоиться. Не время и не место.
Нельзя самой себе позволять то, благодаря чему вертишь другими.
— Дорогая, пора!
Карета давно ждала их с Амори. Прекрасный крытый экипаж с целой четвёркой лошадей, хоть в городе вполне достаточно двух. Слуга отворил дверцу, супруг галантно помог Эбигейл забраться внутрь — пусть ему самому, пожалуй, скорее требовалась
По дороге Амори всё болтал о чём-то, крепко держа Эбигейл за руку, но она почти не слушала: глядела в окно, обмахиваясь веером.
Лето даже на юге Стирлинга выдалось посредственным, но нынче погода радовала — и столица под ярким, но не слишком палящим солнцем смотрелась чудесно. Припомнилось, как будущая маркиза впервые посетила её: тридцать лет минуло. Эбигейл была совсем юной, только-только фигура приобрела положенные формы. До того дня она не знала ничего, кроме нищих родовых земель на склонах северных гор. Кроме обветшалого замка, где из миллиона щелей вечно противно задувало. Мать, быстро оценив расцветающую красоту Эбигейл, сочла необходимым попытаться найти ей мужа получше, чем унылые северные лорды, которые мерялись меж собой стадами овец.
Едва увидев Кортланк, Эбигейл сразу твёрдо решила: ну нет! Не ждёт её судьба провинциальной леди, пьющей вместо вина эль и носящей шерстяное. Всё будет по-другому.
Карета остановилась неожиданно — и сразу стало понятно, что встала она надолго.
На узкой улочке, примыкающей к Благодатной площади, пала чья-то запряжная лошадь — так что образовался знатный в прямом и переносном смыслах слова затор. Кучеры ругались, выясняя, кому с этим возиться и в чьей карете господин важнее. Не желая эту брать слушать, Эбигейл вышла из кареты, предпочтя пока полюбоваться собором Благостной Девы. Однако она сразу заметила нечто более любопытное.
Человека, вышедшего из дверей собора.
Это был не священник, не славный рыцарь и даже не какой-нибудь пэр, решивший накануне попойки с Балдуином прикоснуться к духовному. Из собора показался человек, одежды которого больше напоминали моду враждебных Стирлингу земель, нежели местную — как и его трость, совершенно не требующаяся сильным ногам. Лишённая даже единого волоска голова блестела в лучах разыгравшегося солнца.
Люка сел на холёного вороного коня, направил его лёгкой рысью в сторону замка — но тут сам заметил Эбигейл. Тотчас перед ней спешился, как велели приличия.
— Ах, прекрасная маркиза! — воскликнул Люка с обыкновенным для него переигрыванием, что так напоминало канцлера Сантьяго. — Какое же неприятное, однако, происшествие… Как видите, поездки верхом имеют свои преимущества!
Люка вечно приезжал верхом туда, куда все являлись в экипажах. На этот раз такая привычка и правда оказалась кстати: он-то легко мог проехать к замку, не дожидаясь, пока труп несчастного животного оттащат с середины улицы. И проехал бы, не случись такая встреча.
— Увы, господин Люка: седло не по мне.
— Ну конечно! Такое сокровище, как вы, пристало возить лишь в самой прекрасной карете: ваша, замечу, вполне своей драгоценной ноши достойна. Не беспокойтесь! Я уверен, что это досадное недоразумение устранят быстро. А даже если вы чуть опоздаете — так пусть в замке Бламарингов скучают по прекраснейшей жемчужине Стирлинга!
— Только бы не превратиться мне к тому времени из жемчужины в изюмину… Однако, Люка, вы в очередной раз меня поражаете. Ожидала бы встречи где угодно, но собор? Непохоже на того Люку, которого я знаю.
Люку маркиза знала плохо — вряд ли его вообще кто-то в Кортланке знал по-настоящему хорошо. Даже о том, откуда он родом, говорили совершенно разное. Одно было понятно каждому: Люка — из тех людей, секреты которых могут оказаться весьма неприятным и опасным открытием. Сам же он, безусловно, знает множество чужих секретов.
— Помилуйте, любезная маркиза! Ужели неуместным стало посетить полуденное служение? Это всякому доброму почитателю Творца Небесного прилично. Посещай вы богослужения почаще — уверен, собор ломился бы от прихожан! Хотя Благостной Деве тогда пришлось бы ревновать.
— О, я бы не хотела вынуждать святую Беллу испытывать это ужасное чувство. Но всё-таки: собор, служба… Это так на вас не похоже, буквально не могу поверить! Скорее представлю, что вы вели какую-то очень занимательную беседу с архиепископом… или с Корнелием, быть может. А то и с обоими?
Маркиза подмигнула — будто пыталась сейчас угадать любовниц Люки, а не сильных мира сего, с коими он имел неизменно тайные и неизменно важные дела. Действительно: встреча с Флавием или Корнелием — куда более логичный ответ на вопрос «какого Нечистого понадобилось Люке в церкви». Очень можно быть, что этот загадочный и опасный человек с Церковью нынче связан. А точнее — и с Церковью тоже.
— Вот вечно так… — театрально вздохнул Люка. — Вечно меня подозревают в чём-то! И может, иной раз не зря. Но ведь служение Творцу Небесному — душевный приют для каждого! Почему бы ему не служить?
— Как раз это мне давно интересно… — маркиза подступила на ещё приличную, однако уже доверительную дистанцию, и хитро улыбнулась. — Кому же вы, Люка, всё-таки служите?
— Разным людям. Если сложится — почту за честь, а также за удовольствие послужить и вам.
Ну-ну. Никто в высшем свете Стирлинга не дал бы на такой вопрос о Люке более однозначного ответа. Люка — из людей, близкое знакомство с которыми все предпочитают отрицать. И каждый при том подозревает в таковом знакомстве другого. Быть может, на деле Люка верен лишь кому-то одному. А возможно — напротив, тайком работает с многими. Если так, то большой вопрос, чьи интересы в итоге выигрывают более.
Эбигейл связала бы Люку с Балеарией, конечно — но Сантьяго ни слова о нём не говорил. А ведь он сказал бы… Наверное. Или нет?
Тем временем улицу неожиданно скоро освободили — и Амори, высунувшись из кареты, позвал супругу.
— Сию минуту, дорогой! Я пыталась выведать секреты нашего общего знакомого: увы, господин Люка совсем не поддаётся моим чарам.
— Ах вы стервец, Люка! — Амори со смехом погрозил ему пальцем.
— Ну что вы, маркиза! Умерьте гнев благородного супруга, умоляю! Воистину: не поддаваться вашим чарам — это грех, каковой и в соборе не замолишь!