Ужасный век. Том I
Шрифт:
Несмотря на два десятка лет в Стирлинге, Вилда по-прежнему говорила с сильным норштатским акцентом. Бернард запомнил такой говор у рыцарей, приезжавших год назад на турнир. Никто в этом, кажется, не видел ничего плохого — скорее находили милой особенностью.
— Приезжай в следующий раз на охоту: увидишь, как мы дружны. — предложил Ламберт с явным лукавством: он понимал, что Вилда откажется.
— Не стану мешать вам развлекаться, дорогие. Поверю на слово. Охота… не для меня дело, знаете ведь: совсем не терплю крови. Жаль, что мужчины себе того
Бернард вспомнил: буквально теми же словами отказывалась когда-то составить ему компанию на охоте Адель Гаскойн. Стало немного грустно.
— Но я задумала кое-что другое! — сказала Вилда, наконец выпустив сыновей из рук. — Вам это понравится. Скоро ведь день вашего рождения, не забыли?
Бернард с Ламбертом родились в разные годы — но, по чудесному совпадению, в один день. И помнили об этом, разумеется.
— Пусть даты не круглые, но мы так давно толком не отмечали это все вместе… Я уже уговорила короля: будет большой турнир! Крупнейший с конца войны. Созовём не только всех рыцарей Стирлинга, но и заграничных. Из Норштата приедут, из Лимланда. Надеюсь, из Тремоны тоже.
— О, ещё одна славная победа для Тиберия! — усмехнулся Ламберт.
Его мало интересовали турниры сами по себе, но когда речь шла о собрании знатных иностранцев — кронпринцу делалось интересно, безусловно.
— Зачем же вновь для Тиберия… быть может, и Бернард наконец блеснёт? Ведь барон прекрасно тебя подготовил, правда?
Нажил Бернард кое-какой турнирный опыт в Вудленде, однако идея явить свои рыцарские навыки свету на таком грандиозном событии вызвала в нём лёгкую робость. Которую, впрочем, вполне удалось и скрыть внешне, и быстро подавить внутри.
— Я выступлю, конечно! — заявил он.
— А я, конечно, воздержусь. — сказал кронпринц. — Но поболею за братика. И даже поставлю на него!
— Молодцы! Вы уже обедали?
— Нет.
— Не-а.
— Извольте трапезничать с нами, пожалуйста. Отец желал о чём-то поговорить, государственные вопросы… а мне просто будет приятно. Нынче состряпали такую гусиную печень — о, вы даже не представляете, я от запаха чуть не умерла. Это гуси Комблтона, лучшего откорма. А маркиз Бомонт привёз вино его прекраснейшего за десять лет урожая. Вам понравится!
В еде матушка знала толк: просто удивительно, как при таком гурманстве оставалась безупречно стройной. Стирлинг — не Балеария, которой двадцать лет правит королева. Вилда всегда была избавлена от чего-либо, не связанного с прелестями придворной жизни. Балдуин как принял на себя ношу судеб королевства, так и нёс её по сей день совершенно безраздельно, лишь кое с кем из пэров советуясь. Но стоило отдать должное: двору Вилда была прекрасной хозяйкой.
Хоть Бернард часто скучал по Фиршилду, скучал по своему воспитателю, своему лучшему другу и своей первой да единственной любви — но успел уже ощутить, что его истинный дом всё-таки здесь. И случилось это именно благодаря матери.
Оставалось лишь гадать, думает ли так же Ламберт. Но от предложения Вилды кронпринц не отказался.
***
Эбигейл испытывала забавное чувство: будто она нынче в замке охотится, как принцы недавно охотились в лесу. Только вместо зверя теперь — Ламберт, подловить которого в нужный момент да в нужной обстановке всё никак не получалось. Прекрасный молодой повеса жизнь большими глотками пил: у такого и на маркизу Бомонт время не всегда отыщется, сколь ни жаль.
Арчибальд сгинул в компании душных вояк — к великой радости леди. Амори тоже оставил её в покое, занявшись привычным делом: ходить меж равных себе, хорохориться да зоб раздувать попусту. Ну и слава Творцу Небесному!
Прохаживаясь по уже полному гостей замку с веером в одной руке и бокалом в другой, раздавая каждому улыбки и некоторым постреливая глазами, Эбигейл наконец заприметила Ламберта. Тот, видимо, обедал с королём и королевой — надолго пропал из виду, а теперь по обыкновению норовил улизнуть из замка, да пока не мог. То один дворянский сын желал о чём-то побеседовать с ним, то другой молодой лорд, только что унаследовавший титул.
Выследив кронпринца в лабиринте залов и коридоров бламарингской твердыни, Эбигейл не очень-то порадовалась одной детали. Вот показался наконец из-за угла кронпринц — а вон там, во внутреннем дворе, откуда Ламберт появился, блеснула на солнце знакомая лысина.
Люка, побери его Нечистый. Если он всё-таки играет с Эбигейл в одну игру на балеарской стороне, то это просто возмутительно — почему не объяснить суть партии? Только голову морочит! А если он — противник или хотя бы совсем иной игрок, то это значительная проблема. Которую маркиза до возвращения из Балеарии несколько недооценивала. Ещё хуже, если сам канцлер не вполне её осознаёт…
Подловить Ламберта оказалось трудно, но уж если попался мужчина в паутину очарования Эбигейл — так просто не уйдёт. Как раз способность Люки запросто делать это раздражала. Ну а Ламберт… Улыбка, реверанс — в котором Эбигейл отлично умела ненавязчиво обратить мужское внимание на вырез платья, да пара ни к чему, казалось бы, не обязывающих жестов… И всё. Она уже безраздельная хозяйка внимания собеседника.
Насчёт Люки маркиза решила ничего не спрашивать. А первые фразы вообще мало что значили — так, ритуальный обмен любезностями. Затем Ламберт сам имел неосторожность спросить про Амори и Арчибальда. Прекрасное начало!
— Ах, любезный кронпринц! Молю: спасите от скуки, которую дела мужа с деверем нагоняют. Вы же знаете, сколь бесконечно я далека от всех этих разговоров про политику, торговлю и войну. Уж особенно про войну!
— Вы-то скучаете в нашем замке? Не поверю! За ваше общество тут половина на дуэли сойдётся!
— Меньше всего желаю быть причиной дуэлей. По счастью, вас-то на поединок вызвать никто не посмеет, правда?
— В том моё счастье.
— Да бросьте. Не поверю, будто вы дурно фехтуете.