Ужасы Фобии Грин
Шрифт:
Могла ли Фобия предположить, что будет вспоминать о том времени с такой нежностью? Ведь казалось — невыносимо.
Что она понимала тогда в невыносимости.
Фобия бессмысленно прошлась между домиками.
Не горел огонь полевой кухни. На верёвках не сохло бельё. Не слышно было мычания коровы Киски. Так, сходу, никто и не поймёт, что эти затерявшиеся в лесу грубо сколоченные домики — обитаемые.
Скоро весна. Станет теплее. Ребёнок Нэны появится на свет, и Фобии придётся принять его, потому что ни к кому другому две беглянки не посмеют обратиться за помощью.
Хорошо, что Нэна тоже не придумала другого маршрута для своего бегства.
Вдвоём не так страшно, вдвоём не так холодно.
Вдвоём они почти пережили эту медленную зиму, в молчании и застывших, как студенный прозрачный воздух, чувствах.
Догрызали запасы Иокима Гилморта, который наполнил подпол крупами и мукой, сухарями и сухофруктами. Банки были аккуратно подписаны «яичный порошок», «сухое молоко», тушёнка лежала в коробках. Хороший из Иокима Гилморта получился завхоз, жаль, что человек так себе.
Фобия в который раз подумала о том, что нужно сходить в какое-нибудь поселение, и если не поговорить с людьми, то хотя бы найти выброшенные газеты. Что происходит в стране после того, как Мерак Леви стал слопом? Кто пришёл к власти? Несколько месяцев назад, когда она драпала в лагерь, и не расставалась с оружием, и почти не спала, и пряталась днем, и бежала по ночам, и… страшно вспомнить… заливала не самой едкой кислотой себе лицо, для того, чтобы ожоги скрывали черты Фобии Грин, и даже сейчас ожоги ещё не все сошли, и, наверное, несколько шрамов останется навсегда, так вот, несколько месяцев назад ей было совершенно не до того, чтобы следить за свежими новостями. А потом она добралась-таки до лагеря, и нашла одичавшую от тоски Нэну, и они ругали друг друга за то, что обе выбрали такое известное место, чтобы спрятаться, а потом плакали, а потом опять обнимались и ругались. А потом успокоились и впали в какой-то анабиоз, словно продолжая жить машинально, не очень чётко представляя свои дальнейшие планы.
Где-то хрустнула ветка, и Фобия не сразу даже испугалась. Ну хрустнула и хрустнула, лес — это живой, сложный организм, ночью в нём достаточно разных шорохов и других звуков. Но потом треск раздался снова, и вот уже стало понятно, что к лагерю кто-то приближается — спокойно, уверенно, не скрываясь.
Фобия застыла в тени крайнего домика, понимая, что за винтовкой, которую оставила у изголовья кровати в лазарете, она уже не успеет. Оставалось только застыть и вглядываться в темноту, чтобы попытаться увидеть хоть что-то.
От того, насколько близко прозвучали слова, Фобия вздрогнула так сильно, что ей показалось, будто стены домика содрогнулись вместе с ней.
— Говорю же — заброшенный детский лагерь, — спокойный мужской голос раздавался откуда-то слева, и Фобия не сразу поняла, что не так с его резкими, будто рваными интонациями. А потом до неё дошло.
Невидимый ей мужчина говорил с непривычным северным акцентом, который чаще встречался на границах с Нхршерой, чем в столице.
Нхршера, страна-победитель, смежные земли
Свет луны неохотно и лениво чуть высветил коренастую фигуру в военной форме, и Фобия увидела блеснувшие на широких плечах погоны.
Только бы Нэна сейчас не вышла из лазарета с оружием. Скорее всего она уже проснулась и тихо лежит под одеялами, вслушиваясь в близкие голоса, и её руки греют живот со спрятанным внутри младенцем.
— Здесь нечего взять, Ролх, — отозвался другой солдат с отвращением. — Просто деревянные дома в лесу.
— Но приборы показали, что…
— Может, лоси, — предположил другой. — Или волки. Мало ли, кто бегает в этой стране.
— В этой стране одни зайцы, — заржал другой.
— Зря только шли в такую даль.
— Обратно быстрее по навигаторам. Мы видели кладбище по дороге, значит где-то должны быть люди.
— Не здесь.
— Точно.
Голоса стихли не скоро, ветер с каким-то мстительным удовольствием гонял их среди деревьев.
Фобия совсем окоченела, когда, наконец, осмелилась пошевелиться.
Светало, осунувшееся бледное лицо Нэны в развале толстых одеял казалось совсем детским.
— Где ты была?
Фобия не ответила. Она зажгла небольшую газовую горелку, подождала, когда зашипит чайник, приложив руки в его бокам и отдернув их только тогда, когда стало больно. Залпом выпила стакан теплой воды и ощутила себя живой.
— Что это значит, Фоб? — спросила Нэна.
— Это значит, что пришёл к власти тот, кто решил освободить нашу страну от контрибуции. Это значит, что пока мы с тобой тут замерзаем, где-то там началась война.
20
Нарастающий шум автомобильного двигателя Фобия за истерикой Нэны услышала не сразу.
Неповоротливая в многослойности одежд и из-за большого живота бывшая проститутка переваливалась по комнате, подобно утке. И беспрерывно причитала.
— Нужно было остаться в столице! Пока ещё нхршернянские войска дойдут до юга! Мы же с тобой, как две идиотки, прибежали на север, так близко к границам!
— Нэна, но никто же не знал.
— Вот! — Нэна лихорадочно схватила собеседницу за руки, стиснула их с такой силой, что стало больно. На бледном измождённом горели животным ужасом глаза. — Никто не знает, что мой ребёнок от Командора. Ты же говоришь, что убила Креста?
— Скорее всего.
— А кроме него никто! Я могу вернуться к людям. Я…
— Ты останешься здесь. Куда ты сейчас пойдёшь? Мы не знаем, что происходит…
— Тихо! — крикнула Нэна.
Теперь и Фобия услышала мерный гул мотора.
— В подпол, к тушёнке, быстро, — скомандовала она, почти выталкивая Нэну из лазарета.
Бегом они добрались до хозяйственных построек Иокима Гилморта, с трудом открыли тяжёлую крышку подпола.
Нэна давно не спускалась вниз — габариты не позволяли, и теперь прошло немало времени, прежде, чем она смогла протиснуться в узкий лаз. Фобия едва успела опустить за ней крышку, когда потрёпанный внедорожник влетел на площадку в центре лагеря.