Ужасы
Шрифт:
— Это плохой сон, Ник. Пожалуйста, скажи, что это плохой сон! — кричала Маделайн.
Ник перестал дрожать.
— Это плохой сон, Мадди. — Голос его звучал уверенно, и все же он схватил сестру за руку и потащил мимо Селин вниз по ступенькам и дальше по тропинке к главным воротам.
Они бежали, вытянув вперед руки, наткнулись на ворота, ворота заскрипели и не выпустили их. Маделайн оглянулась назад. Селин спускалась с крыльца. Брат и сестра одновременно бросились на чугунную решетку, металл зарычал, и ворота поддались ровно настолько, чтобы они могли выскользнуть наружу. Вырвавшись на свободу, Мадди и Ник спрыгнули с дощатого настила на песок и остановились. Они ловили ртом воздух, их трясло, по щекам текли слезы.
Брат с сестрой обнялись и посмотрели на особняк. Там в уютной гостиной они видели счастливую семью. Их мама и папа с двумя чужими детьми.
Молодые женщина с мужчиной в коттедже были очень добры к Маделайн
Николас и Маделайн тоже обменивались взглядами. Николасу казалось, что мужчина говорит как-то старомодно, слишком высокопарно. Маделайн, глядя на женщину, думала, что та слишком правильная и пахнет от нее чем-то затхлым, как в старом доме, не так, как от ее мамы, которая прыскала волосы лаком и душилась экзотическими духами. В коттедже ничего не изменилось, только мебель кто-то укрыл полотняными чехлами, как укрывали обычно перед отъездом домой. Угадать, была это та же мебель, что прежде, или нет, Маделайн не могла.
Ник и Мадди сидели за столом и смотрели в чашки с чаем, а мужчина с женщиной говорили им, что, возможно, будет лучше, если они останутся на ночь в их коттедже. А утром все прояснится. В комнате на первом этаже у них есть постель, которой могут воспользоваться дети. Они правда рады предоставить им ночлег.
Мадди и Ник лежали в той же кровати, в которой проснулись утром, и не могли заснуть. Не могли, хотя очень устали. Маделайн понюхала простыни, чтобы узнать, пахнут ли они ногами Николаса, и свою наволочку — на предмет собственного запаха. Но постельное белье было сырым и ничем не пахло, словно его только что постелили. Они с братом напрягали слух в надежде услышать, как молодая пара поднимается на второй этаж, но, кроме шорохов, которые, возможно, доносились с берега, где ветер шуршал в тростнике, ничего не услышали.
Маделайн придвинулась ближе к брату, они обнялись. Мадди почему-то была уверена, что они с братом думают об одном и том же. Нельзя спать. Надо о чем-то думать, о чем угодно, лишь бы не заснуть.
Маделайн представила, что она на ярмарке. Она сидит за столом, рядом стоит мама. На накрытом грубой тканью столе разложены прекрасные чистенькие ракушки, десять пенсов за штуку. Она делает для себя записи маркером. В кармане у нее монеток почти на фунт. Стоит ей закрыть глаза, она видит Николаса, который несется между столиками вместе с друзьями, они опрокидывают выставленные товары, и вслед им кричат возмущенные продавцы.
Когда она проснулась, за окном стоял серый, пасмурный день. Маделайн повернулась к Нику, но оказалось, что она лежит не в той постели, в которой заснула. Эта стояла на высоких ножках, а спинки в изголовье и в ногах были сделаны из резного дерева. Комната тоже изменилась. Теперь девочку окружала обстановка в старинном стиле — обои трех сортов в цветочек и драпировка из тяжелой ткани. Маделайн свесила ноги с кровати и обнаружила, что на ней длинная ночная рубашка из тонкого хлопка. Она схватилась за ступню, посмотрела на большой палец. От ранки не осталось и следа!
Мадди встала на пол и пошла к двери. На секунду ее охватил страх — вдруг она заперта, но дверь, чуть слышно скрипнув, открылась. Внизу кто-то ходил, однако голосов слышно не было. Она посмотрела в конец коридора и увидела проем, где холодный утренний свет, льющийся сквозь окна, выходящие в бухту, касался тяжелой плетеной мебели. Мадди поспешила туда.
Подбежав к окнам, она выглянула наружу. Тремя этажами ниже знакомый сад тянулся до кованых ворот, за которыми пробегала дощатая дорожка. В дорожку упирался деревянный пирс. В конце пирса стояла большая яхта, от накатывающих волн ее укрывала гряда огромных валунов.
Мадди услышала звук шагов и обернулась.
Николас чуть не сбил ее с ног.
— Мадди… — Брат так крепко ее обнял, что она едва не задохнулась, его шерстяная рубашка колола ей руки.
Снова послышались шаги, и теперь уже они оба обернулись.
Лица были бледными, страх исказил черты, но это были они — мама и папа! Мама была в темном узком платье, короткая стрижка исчезла. Папа был в костюме. А ведь он терпеть не мог пиджаки и галстуки! Они подошли ближе и обняли Николаса и Маделайн. Они бормотали извинения, а мама заплакала.
Маделайн хотелось кричать: "Что случилось? Почему мы здесь? Что это?" — но она откуда-то знала, что ей никто не сможет ответить, и поэтому сдержалась.
— Смотрите.
Папа подошел к окну и показал рукой в сторону пляжа. Вся
Внизу на пляже мальчик и девочка плескались на мелководье, а на берегу, обняв друг друга за талию, стояли их мама и папа. На них была знакомая одежда: мама в светлых шортах и рубашке, папа в рабочих штанах цвета хаки и вылинявшей рубахе. Вдруг они замерли и оглянулись в сторону большого старого дома, который возвышался в начале пляжа. Родители и мальчик с девочкой смотрели вверх, их лица ничего не выражали. Потом они посмотрели друг на друга и обменялись самодовольными улыбками.
Солнце пробилось сквозь облака и залило пляж ярким светом, но старый дом по-прежнему окутывала серая пелена. Николас узнал Пола, на котором были его спортивные шорты для серфинга, а Маделайн узнала в мертвенно-бледной девочке Селин, на которой был ее яркий оранжево-желтый купальник. И там же на берегу лежал желтый совок и стояло синее ведерко, до краев наполненное ракушками для продажи на уличной ярмарке.
Гэйхен Уилсон
На окраине
Гэйхен Уилсон войдет в историю прежде всего как автор мрачных комиксов для журналов "Playboy" и "The New Yorker", хотя его иллюстрации появлялись и на страницах других изданий, таких как "Punch", "Paris Match", "New York Times", "Newsweek", "Gourmet" и "National Lampoon" времен расцвета.
Комиксы Уилсона выпускались отдельными изданиями, среди которых можно назвать "Похоронные шуточки Гэйхена Уилсона" ("Gahan Wilson's Graveside Manner"), "В котле у людоеда" ("The Man in the Cannibal Pot"), "Что вижу, то рисую" ("I Paint What I See"), "Неужели ничего святого?!" ("Is Nothing Sacred?"), "И все-таки мы до него доберемся" ("..And Then We'll Get Him"), "Странный мир Гэйхена Уилсона" ("The Weird World of Gahan Wilson"), "Расколотая вселенная Гэйхена Уилсона" ("Gahan Wilson's Cracked Cosmos"), "Все равно странный" ("Still Weird"), "Еще более странный" ("Even Weirder"), "Похоронная оргия Гэйхена Уилсона" ("Gahan Wilson's Gravedigger's Party") и "Оргия монстров Гэйхена Уилсона" ("Gahan Wilson's Monster Party").
В издательстве "Underwood Books" вышел сборник "Гэйхен Уилсон. Лучшее" ("The Best of Gahan Wilson"), а недавно художник завершил работу над книгой для детей "Не было" ("Didn't").
Кроме того, Гэйхен Уилсон является автором короткометражного мультипликационного фильма "Закусочная Гэйхена Уилсона" ("Gahan Wilson's Diner"), созданного по заказу киностудии "Twentieth Century Fox", и анимационной заставки "Малыш" ("Gahan Wilson's Kid") на телеканале "Showtime". Планируется целый ряд новых анимационных проектов.
И наконец, Уилсон — талантливый писатель, работающий в различных жанрах и публикующийся в многочисленных журналах и антологиях. Его рассказы представлены в сборнике "Расселина и другие загадочные истории" ("The Cleft and Other Odd Tales"). Пишет он и детские книги, например "Приключения толстого медвежонка Гарри, секретного агента" ("Harry the Fat Bear Spy"). Из-под пера Уилсона вышли также два очень необычных детективных романа — "Прощальная выходка Эдди Деко" ("Eddy Deco's Last Caper") и "Всенародно любимая утка" ("Everybody's Favourite Duck"). Под редакцией мастера изданы две антологии — "Первая Всемирная премия фэнтези" ("First World Fantasy Awards") и "Любимые ужастики Гэйхена Уилсона" ("Gahan Wilson's Favorite Tales of Horror").
С рассказом "На окраине" Уилсон связывает одну историю из своей жизни: "Работа над этим произведением всколыхнула во мне воспоминания о давно минувших днях, когда вечно голодные художники вроде меня самого снимали за гроши какую-нибудь крохотную жердочку в домах Гринвич-Виллидж. [48] В те времена им не приходилось ютиться на окраине, но их жизнь все равно была весьма мрачной.
Один мой приятель, одаренный японский художник, однажды очень удачно высказался по этому поводу. Как-то вечером нам пришлось довольно долго слушать звуки яростной драки, происходящей за стеной. Это была семейная ссора: в жалкой каморке по соседству с той жалкой каморкой, которую занимал мой приятель, подрались двое несчастных людей. Наконец стена содрогнулась под страшным ударом, и повисла зловещая тишина.
— Наверное, это ужасно… — произнес мой друг и, помолчав, пояснил: —…так вот жить… — и, еще помолчав, добавил:… если ты обычный человек.
Думаю, именно это должен усвоить тот, кто надеется перенести все тяготы богемной жизни".
48
Гринвич-Виллидж — богемный район в Манхэттене. Известен с XIX в. как пристанище художников.