Уже и больные замуж повыходили
Шрифт:
– Куды там! Зыкина станет, как печь, вся опрятная, прибранная. Красивая женщина! – с горькой торжественностью выговаривает баба Катя. – А детей, по телевизору казали, у ней нету... Протрепалась всю жизнь, они ж, мужики, лезуть... А эти, глянь, бегают, родня еле прикрытая. Вон Алсу, такая скромная девчонка была, а счас тоже коленку вывалила.
– Отец – олигарх, че ей! – со знанием дела говорит дед Сергей.
– Ды он с ней, может, и не совладает! Он ей: прикрой коленку, а они нынче здорово слухают?! Я вон тебе сказала:
На эти недружественные выпады супруг не отвечает, а спешит переключить бабу Катю на очередного артиста:
– Ну хоть бы ты был подстриженный, че ты такой лохматый! – Это про Игоря Николаева.
– Он же развелся с Королевой, некому его и образить, – просвещает баба Катя мужа. И вновь педалирует тему бытового непослушания: – Тебе вон не скажи, ты будешь неделю небритый ходить!.. – Но тут ее внимание привлекают длинноногие фигуры в черном трико, рьяно подпрыгивающие на экране: – А эти, мужики чи бабы? Прямо волосы собраны в пучок, не поймешь.
– Песня – кто кого перекричит, – зевает дед Сергей. – Разов десять два слова повторяют. Закрепление.
– А у этой бабы полбока голые. Куда он, Путин, глядит?! Сколько лет проработал, хоть бы голых баб убрал с телевизора. – Культурный просмотр потихоньку начинает приобретать политический уклон.
– Че ж он их, чи всех оденет? – хихикает супруг. – Тут страсть на них скольки сукна надо... А вот одна вышла, без свиты...
– Глянь, а ножаки высоко подкидывает!..
У деда и на это есть объяснения:
– Ну а как же, деньги за че ей будут платить!
Тут Масе, видимо, надоела вся эта культурная бодяга, и он, нацелившись на кресло, где сидит баба Катя, точно прыгнул к ней на колени. Для хозяйки это было полной неожиданностью:
– Что ж ты творишь?! – стала она стыдить нахальное животное. – Это страсть че он делает! Вчера вышла на двор, наклонилась около куриного сарая лед возле порожка золой присыпать. Он как прыгнет сверху мне на голову! Я сначала не поняла, думала, это бомба с Ирака. Никак они меня не добьют – в прошлом году труба стрельнула, куском стукнула.
Кот не, обращая внимания на критику, прилег, вытянул передние лапы, уложил на них голову и философски прикрыл глаза. Баба Катя вернулась к экранным обличениям:
– А эта певица старая, мосластая, лет пятьдесят ей. Туда ж, потрусила, притоптывает... А мужик вышел в плаще.
– Это Розенбум, – делится своими познаниями о лидерах шоу-бизнеса супруг.
– Бум не бум, а вишь, холодно ему стало. В таких-то годах!.. Я вот тебе кажу: надевай на ночь шапку спортивную, голова и мерзнуть не будет. Бум этот в плаще вышел, а дитя, девчонку, вдогонку выпустили в трусиках. Мужики, гляди, они умней.
– Это да... – охотно подтверждает дед Сергей.
– А эт, че она за молитва, че они шепчут?! – На сцене группа из нескольких субтильных парнишек.
– Ды им лишь бы время шло, слова – не главное.
– А-а-а... А я так думаю: ну идешь ты на люди, надень пиджачок! Че ты выскочил в майке?! А этот, страшный, глянь, спрыгнул со сцены и лезет до людей.
– Ну ды а как же, чтоб цветы давали. Выдуривает.
– Как наш кот возле холодильника. – Мася, услышав, что речь идет про него, полупрезрительно открыл зеленый глаз, сожалеючи взглянул на хозяйку. – А эта вышла в рубахе и корячится. Че там у нее за беда?!
– Гляди, Басков, Басков! Он здорово поеть, голос у него хороший...
Баба Катя и от этого солиста не в восторге:– Расхлябанный! Рот у него дюже раскрытый. Зубяки вывалил, забыл че и сказать хотел, затянул кудысь... Кто это вокруг него? – За спиной солиста энергично притопывают и машут руками полуголые девицы-трансформеры. – Чи они одиночки? Может, у них родителей нету?..
– Пропал мир, – вздыхает дед Сергей, когда заканчивается концерт и бегут титры. – Энтот на лыжах поехал кататься, государство бросил.
– Государь.
– Да.
Супруги скорбно молчат.
– А дальше че по программе?
Дед Сергей тянется к газетке, смотрит сквозь очки:
– Сванидзе.
– Не хочу я этого слюнявого...
– Не, не туда глянул я. Петросян.
– Гагун. Надоел уже. Давай ложиться, что ль?
– Рано.
– Ничего не рано. Туды-сюды – и утро.
Гаснет телеэкран, потом старики выключают свет. Тихо. Только слышно мышиную возню на чердаке, да собака дальняя обреченно брехнет. Или вьюжный ветер ударит в окна. Дед Сергей горько говорит со своей кровати:
– Рази это артисты?! Вспомни: Апроська, бывало, заводит – хорошо она играла, а за ней Нюрка Ильичева вступает, Катька Гавшина, Лабуткова, Гашка...
– Куды там девки были! – горячо поддерживает его баба Катя.
Оба молчат, погруженные в воспоминания. И тревожно, и грустно, как всегда бывает поздним зимним вечером перед длинной ночью.– Раньше, до войны, бывало, Марфутка с девками выйдет, как запоют, так деревья дрожат! – торжествующе вспоминает дед Сергей. – А нынче таких и людей нету.
– Нету, – горько подтверждает баба Катя.
– Все перемерли.
– Все.
И они замолкают, растревоженные, каждый в своей думе, которую не решаются высказать. И долго потом ворочаются на кроватях, перебирая разные мысли – о хозяйстве, о выросших детях, о безвозвратном прошлом, и почти ничего – о будущем. Наконец коту надоедает эта бестолковая маета. Он мягко прыгает в ноги бабе Кате («От сатана, выпужал!» – тихо ругает она наглого пришельца) и, пристроившись среди бугров ватного одеяла, заводит густую, тягучую и умиротворяющую песню, полую признательности и довольства...