Ужин вдвоём

Гейл Майк

— Я твоих подарков еще не открывала, — говорит она. — Я их оставила напоследок.

Я смеюсь.

— Да ладно тебе, Никола, не так уж они хороши! Не слушая меня, Никола выкапывает из горы подарков на диване мои, зажимает их под мышкой и, подхватив меня под руку выводит в холл.

— И что мы тут делать будем? — спрашиваю я, когда она прикрывает за собой дверь.

— Немножко побудем вдвоем.

Она садится на ступеньки; я устраиваюсь рядом.

— Какой мне

сначала открыть? — спрашивает она.

— Какой хочешь.

Она рассматривает сначала один сверток, потом другой.

— Открою тот, что побольше, — говорит она. — А что там? Можно догадаться?

— Не угадаешь. Сам не знаю, почему я это выбрал. На самом деле я почти уверен, что тебе не понравится.

Она пристально смотрит мне в глаза. А я — на нее.

— Что бы это ни было, мне понравится. Никола осторожно разворачивает обертку и извлекает двенадцатидюймовый сингл.

— Это пластинка! — восклицает она.

— Знаю.

Никола читает надпись на обложке.

— «Parachute Men», «Разреши мне надеть твою куртку». Хорошая группа?

— Это моя любимая пластинка. Самая любимая. Она снова внимательно ее разглядывает.

— Самая-самая? Из всей этой твоей коллекции? Самая лучшая?

— Я ведь не сказал «самая лучшая», — улыбаюсь я. — Я сказал «самая любимая». Эти песни напоминают мне, что музыка, если она по-настоящему хороша, может перевернуть мир.

— А эти «Parachute Men» — они знаменитые?

— Не особенно.

— Заработали кучу денег?

— Очень сомневаюсь.

Она задумывается.

— И все равно это твоя самая-самая любимая пластинка во всем мире?

Я киваю.

— А другая такая же у тебя есть?

— Нет. Это единственная.

И тут она начинает плакать.

— Что случилось, милая? — спрашиваю я.

— Ты подарил мне свою любимую пластинку! — всхлипывает она.

Пальцами я смахиваю с ее щек слезы, обнимаю ее и крепко прижимаю к себе.

— Да. Подарил, потому что хочу, чтобы теперь она была твоя.

— Нет-нет, я ее не возьму! Это же твоя любимая! И у тебя другой нет.

— Милая, пусть теперь она будет твоей. Она — моя любимая, и ты тоже. Я хочу, чтобы вы были вместе.

— Но у меня даже такого проигрывателя нет!

Тут она начинает смеяться: смеюсь и я, потому что мне в голову не пришло, что в наш век компакт-дисков у кого-то в доме может не быть радиолы.

— Я тебе обязательно подарю. На следующий день рождения.

— Знаешь, это лучший в мире подарок! Самый лучший! Я буду его беречь, обещаю!

— Верю, милая. Но хватит об этом: теперь открывай второй. — И я указываю на второй сверток у ее ног.

—

А там что?

— Открой, — отвечаю я, — и увидишь.

Она взвешивает сверток на ладони.

— Он совсем легкий.

— Ага. Можно подумать, из бумаги сделан. Но разворачивай осторожно.

Словно зачарованный, я смотрю, как она аккуратно разворачивает сверток.

— Деньги! — восклицает она, расширив глаза от удивления.

— Сто сорок фунтов! — объявляю я. — По десять на каждый год. На самом деле я не хотел дарить тебе деньги. Выглядит это как-то… ну, ты понимаешь. А потом мне вспомнилось, как мы с тобой ходили по магазинам, и я подумал: сам я ничего тебе купить не смогу, обязательно выберу что-нибудь не то, а вот ты сделаешь правильный выбор — у тебя ведь есть вкус.

— Что бы ты ни выбрал, мне бы понравилось, — тихо отвечает она.

— Даже джинсы, выстиранные в кислоте, с пурпурными блестками?

Она смеется.

— Ага. Потому что ты их купил для меня. Конечно, я бы ни за что в них не вышла на улицу — зато надевала бы всякий раз, когда ты к нам приходишь.

— Очень мило с твоей стороны. Но ты точно не обиделась, что я подарил деньги?

— Конечно, нет!

— Только не трать все сразу, — предупреждаю я. — Отдай их маме на хранение и бери у нее понемножку. Если будешь ходить по улице со ста сорока фунтами в кармане, можешь угодить в какую-нибудь переделку.

— Ладно, ладно! — отвечает она. — Ой, сколько я теперь всего куплю! Например… что-нибудь для тебя. Подожди, вот будет у тебя день рождения — я тебе что-нибудь такое подарю!

Хирургия

Придя домой, застаю Иззи в гостиной. Она взяла работу на дом: вокруг разбросаны журнальные номера, папки, записки, исписанные листы, на краешке кофейного столика опасно балансирует ноутбук. Услышав мои шаги, она не поднимает головы и продолжает рыться в бумагах. Дает понять, что ей все равно, здесь я или нет — хотя это совсем не так. Хочет, чтобы мне стало еще паршивее.

— Как ты? — спрашиваю я. — На работе все хорошо?

Иззи бросает на меня короткий взгляд и снова отворачивается.

— Нормально, — отвечает она. — А у тебя как?

— Как обычно. Ничего особенного.

— Кто бы сомневался!

Эти три коротких слова говорят мне об очень многом. Как я ни стараюсь проявлять терпение и понимание, этого недостаточно. Иззи так и не примирилась с существованием Николы. И, похоже, не примирится никогда. Мысли о Николе грызут и точат ее изнутри — и я тому виной. Ее мучения на моей совести.