Узкие врата
Шрифт:
Алан, ощутив, как сначала накатывается внизу живота, а потом медленно отступает тошнотворный липкий страх — быть битым — посмотрел на Фила с тоскливой нелюбовью и во всем с ним согласился. В подвал, так в подвал. И в самом деле, чего ж здесь еще сидеть. Хотя изначально, с утра, он был твердо намерен провести в Центре Веры все трое суток подряд, почти не трогаясь с места — днем и ночью.
— Ладно… Пошли.
До чего же противно быть трусом, думал Алан, шагая с отсыревшим рюкзаком на плечах и радуясь, что темно. Не видно, как щеки глупо покраснели… Самое странное,
Какой-то я после второй драки в Сент-Винсенте стал не такой, горестно думал Алан, протискиваясь в узкое подвальное окошко. Я же раньше ничего не боялся… ну, почти. А теперь — от любого незнакомца чуть повыше меня ростом готов убежать и залечь в кустах, чтоб не заметил… Хорошо еще, что Фил на свете есть. Может, он во всем и прав, Фил — что он такой? Может, как раз таким и должен быть настоящий мужчина?..
Настоящий мужчина Фил, светя фонариком, устраивал на картонках ложе на двоих. На этот раз он поступил иначе — расстегнул и постелил один спальник, сверху накрыл другим.
— Так теплее, — пояснил, не оборачиваясь. — Друг об друга греться можно. А то еще раз промерзну — и эта чума проклятая опять прицепится…
Алан удержал при себе сообщение, что ненавидит спать под одним одеялом, и более того — даже и не уснет при таком расположении. Он молча стянул кроссовки и улегся лицом к трубе, крепко сжав зубы. Фил примостился рядом, благоухая одеколоном — в этой парикмахерской, видно, им поливали всех без разбора, не спросясь их желания. Алан весь напрягся, когда тот внезапно в темноте прижался ему спиной к спине; был он почему-то очень горячий — может, у него жар? Хорошо хоть, не кашляет больше так ужасно… Хотя мне-то что, я же все равно не засну, злобно подумал Алан, уже проваливаясь в сон — и успел удивиться, что все-таки засыпает, перед тем как сделать это окончательно…
Следующее утро застало их в полной боевой готовности, на скамейке посреди города Файт. Дурацкое это сидение на площади началось в половину восьмого утра, по воле Фила, на самом рассвете протрубившего подъем. В буднее утро площадь была немногим более оживлена — люди шли на работу, по обеим улицам трещали машины. На двух дураков, сидящих на скамейке под постаментом, порой бросали вскользь удивленные взгляды. Делать парням больше нечего в понедельник утром. Небось, неформалы какие-нибудь, вон, с рюкзаками, а светленький даже и длинноволосый…
Мороси, слава Богу, пока не было — но висел над землей утренний туман, серая мокрая дымка, так что даже парикмахерской на другой стороне почти не было видно. Только красные буквы светлели — «Салон…», и рисунок дамской головки, словно бы плавающий в воздухе.
Алан слегка дрожал от утреннего холода. Было ему, кроме того, очень тоскливо и безнадежно. Как-то все не так, как-то все неправильно и глупо… Оказаться бы сейчас дома, в постели. Он уже почти забыл, как это — спать на простыне, под одеялом! И даже душащая тоска, что в соседней комнате стоит пустая кровать Рика, проснулась бы не сразу. А потом, часов через десять. Часов через десять крепкого сна в тепле…
Фил, бросив на товарища косой взгляд, поднялся.
— Присмотри за вещами. Пойду куплю кой-чего.
— Чего?
— Да так, согревающего… Настойки, например. А то ты что-то стал похож на мокрую курицу. Верней, на цыпленочка.
Алан чувствовал себя настолько несчастным и замерзшим, что даже проглотил «цыпленочка» без малейшего протеста. Проводил широкую спину Фила, переходящего Монкенское шоссе, почти благодарным взглядом. Что-то вроде заботы, а? Что-то вроде приязни к своему спутнику?
Фил скрылся за облезлой дверью магазина, и Алан вдруг физически ощутил, что не может тут один оставаться. Просто сейчас помрет — и даже неизвестно, отчего. Хотелось, как ни жаль, сесть и в голос повыть — надо же было что-то сделать с этим дурацким, беспричинным, невыносимым страхом! Как будто рядом находится такое зло… которого исполнен весь город… что человек просто не может. Не может его выносить рядом с собой в одиночестве! Точно этот город подобрался, как зверь, и следит за тобой, чтобы улучить момент и броситься, и…
Порвать. Раздавить.
Алан больше не мог, нет, правда не мог. Он разок оглянулся на брошенные под скамью рюкзаки — еще утащит кто-нибудь, а, кому они нужны, такие здоровенные, кто тут себе враг, чтобы их утаскивать — и зарысил вслед за Филом. Ему не вещи нужны, ему нужен ты, А-алан Э-эрих… Ему… Под самым носом у белого трайлера проскочил через дорогу, шмыгнул в магазинную дверь.
Фил уже отворачивался от прилавка, в руках — сегодняшний рацион: пакетик с какой-то розоватой полезностью, колбасой, что ли, под мышкой — батон, в другой руке зажата бутылка… Неопределенно-красная, клюквенная, кажется, настоечка.
В общем, обе руки заняты. Наверное, именно поэтому Фил и не засветил спутнику в нос, когда развернулся и увидел его пред собою.
— Ты чего здесь делаешь? А вещи что, бросил?
— На минутку, — Алан независимо покрутил рукой, уже сам стыдясь дурацкого порыва, погнавшего его сюда, поближе, под защиту. — Я думал, ты деньги забыл, — вывернулся он с изобретательностью пятилетнего, толкая от себя дверь. — А ты не забыл. Значит, пойдем обратно.
Фил взглянул ему в спину… по-филовски, но сдержался и ничего не сказал. Просто вышел вслед за ним.
Светофор замигал, меняя сигнал на красный, и Фил замер на узкой разделительной полосе. Алан успел заметить его почти неосознанное движение в свою сторону — чуть придержать, чтобы… Но Алан и сам остановился сразу, как положено — он совершенно успокоился и теперь не имел намерения перебегать дорогу, по-заячьи шугаясь из-под колес. Не имел.
Но — это Алан.
Не все остальные, кто переходил улицу вместе с ними, полагали так же, да их и не было вроде бы, этих остальных, по крайней мере Алан никого не видел, он смотрел только на светофор, да к тому же мальчик был со стороны Фила, а в сторону Фила и вовсе не хотелось смотреть, и поэтому…