Узкие врата
Шрифт:
— Ну ладно, маменькин сыночек, ступай к мамочке, — Эрн поднялся на ноги, зябко поводя плечами. — Тогда я пойду, один разберусь с мечом и магией. Б-р-р, холодина какой…
— Хочешь, возьми куртку, — в запоздалом припадке дружелюбия Арт стащил с плеч свою зелененькую ветровку. — А я завтра к тебе приду, и ты мне ее отдашь. Будем играть в эту твою игру.
— А ты как же? — в Эрнесте явно боролись две натуры — гордая и замерзающая. — Тебе что, не холодно?
— Да мне же близко, я за пять минут добегу, а тебе еще трамвая ждать, — Арт, желая содеять хоть какое-нибудь добро другу, раз уж отказался к нему пойти, без лишних споров накинул ему куртку на плечи. Вернее, на голову. И произошла еще одна коротенькая потасовка, после которой ребята разошлись взаимно
Но часто все оказывается вовсе не так, как мы планируем. Потому что наутро Арт узнал от перепуганной донельзя мамы, что к Эрну идти ему не придется ни завтра, ни когда бы то ни было в жизни. Потому что Эрнест Фредерик, школьник, вчера вечером был найден мертвым неподалеку от собственного дома. На теле — несколько ножевых ранений, пропоровших зеленую дешевую курточку с надписью «Спорт» на спине, теперь залитую кровью. Должно быть, пьяные хулиганы хотели денег, не нашли их у мальчишки — и с досады пырнули ножом… Впервые в городе Файт, всегда славившемся тем, что в нем вообще ничего никогда не происходит, — такое ужасное преступление! Весь город бурлил несколько дней, из Монкена приехал следователь, сэр Райнер Адальберт, и задавал дурацкие вопросы как поседевшим за одну ночь Эрновским родителям, так и соседям, и одноклассникам, и лучшему другу убитого, то есть Арту Кристиану… В школе в коридоре повесили портрет Эрна в черной рамочке и написали под портретом, какой это был замечательный ученик (проклятый прогульщик Эрн), и как его любили товарищи, и как сильно всем жаль, что его убили. Спокойным и ничуть не удивленным казался только его лучший друг, Арт. Он, конечно же, ревел, и на похоронах все время хлюпал носом, и все его утешали, не подозревая, что именно он во всем виноват. Но сам-то Арт знал некую истину очень хорошо, словно бы ему сказал об этом громкий и внятный голос.
«Это должен был быть ты».
Тень смерти.
Она подходила все ближе.
Но против нее сэр Райнер из Монкенского Уголовного Розыска ничего не мог сделать.
Это должен был быть я, неотвязно (сквозь слегка поутихшую, но не ушедшую мелодию колыбельной) думал Артур и на второй день после похорон, переходя на красный свет Монкенское шоссе по дороге в детскую больницу к другу. Если так продолжится еще немножко, то он просто не выдержит и в самом деле спятит. Но самое ужасное, что Арт никому не мог об этом рассказать. Кому, Господи? Маме, что ли?.. Уже лет с десяти он порой воспринимал ее как младшую, подопечную, которую нельзя волновать. И будет ли ей легче в жизни, если дорогой сын явится к ней с сообщением, что за ним охотится тень смерти, что его ищут, за ним следят?..
Примерно с такими мыслями Арт шагнул вперед, но тень смерти только зацепила его крылом и на этот раз.
Глава 6. Ал
…На этот раз за Артуром действительно кто-то следил.
Прячась за углами домов по всем правилом слежки, не хуже Неуловимого Ирвинга.
Тем более что следить за мальчиком было крайне трудно — он был какой-то ужасно чуткий, задерганный, и то и дело оглядывался. Один раз даже остановился и минуты три смотрел в их сторону. Они, сделав независимые лица, зашли в ближайший подъезд и теперь по очереди глядели из скважины, пытаясь определить, двинулся мальчик дальше — или все еще стоит и смотрит.
Наконец на свой страх и риск Фил высунул голову — и правильно сделал: спина Артура в джинсовой курточке мелькнула, уже скрываясь за поворотом. Вот уж никогда не знал, что так невыносимо трудно следить за человеком! Дурацкое занятие слежка, неблагородное.
— И не надо было следить. Я же предлагал честно подойти, — тихонько заметил Алан, и Фил нахмурился: кажется, он не предполагал, что произнес что-нибудь вслух.
— Ну да, честно подойти. И сказать парню: привет, мы за тобой от святого отшельника Стефана, ты наш король, пойдем-ка, милок… И — под руки его, с двух сторон.
— Все равно рано или поздно заговорить придется.
— Но хоть какой-то повод должен быть, нельзя же так в лоб! — возразил Фил, упершийся, как осел. — Ладно, не страдай, если ты так рвешься разговаривать — вот первым и будешь. Я — так, я рядом постою, охрану поизображаю.
— Да, лучше мне начать, — без задней мысли согласился Алан. — Тебя он, наверное, больше испугается. То есть извини, конечно, но ты меня страшнее — здоровенный и черный, опять же извини…
— Да ладно, он и так испугается, — хмыкнул Фил, прибавляя ходу. — Двое незнакомых парнюг в узеньком переулке — я бы тоже напрягся.
— А что же делать? — Алан чуть притормозил, чтобы взглянуть товарищу в лицо. — Сейчас хоть случай подвернулся, он один, и от дома далеко… А то если его мама нас за милю увидит — сам понимаешь, что будет!
Да, Фил это прекрасно понимал. Еще бы не понять. После такого разговора, как тот, что у них вчера состоялся с госпожой Присциллой Кристианой на кухне, и слабоумный бы поостерегся ей на глаза попадаться.
…Начинался-то он совсем невинно. После короткой вдохновенной перепалки с Филом на кухонном пороге («Я тебе говорю…» «Бред собачий. Какой-то мальчишка…» «Фил, ведь он же сказал имя Господа. Фил! Он сказал! Не будь таким тупым!» «Идиот. Ему же десять лет!» «Во-первых, побольше. А во-вторых, с чего ты взял, что королю должно быть лет сорок? Известно же только, что он уже родился!» «Ну, если все так, то я вообще ничего не понимаю…» «Конечно же, не понимаешь. А раньше что, понимал? Не наше дело понимать, нам надо следовать указаниям…» «И что ты теперь собираешься делать? Похитить ребенка и доставить его к Стефану? Или все ему…» «Т-шш-ш, вон она идет. Его мать.») — итак, после краткой перепалки с Филом Алан за горячим супчиком начал с хозяйкой ненавязчивый разговор о ее сыне.
Супчик был фасолевый, довольно-таки вкусный, хотя на стареньких желтоватых тарелках, как и на всей обстановке кухни, лежала печать бедности. Не нищеты, нет — именно чистой, аккуратной бедности, которой не завуалируешь ни идеально выстиранной скатертью, ни букетиком дешевых, но ярких астр в белом горшочке, ни календарем с котятами, прикрывающим потертость на обоях.
На подоконнике выстроились горшки с цветами — герань, алоэ, толстолистые низенькие фиалки. На стенке мирно тикали квадратные пластмассовые часы со щенком Поппи. Хороший дом, бедный, уютный дом. В котором живут потомки сэра Борра Кьюр Харди, как это ни дико прозвучит.
Дом, в котором живет последний Король.
Алан отлично понимал, почему Фил ему не верит. Он и сам себе никак не мог поверить до конца, даже притом, что еще три месяца назад отдал свое сердце недостоверной сказке и уже не имел обратного пути.
— Вы и представить себе не можете, молодые люди, как я вам благодарна, — продолжала неумолкающая госпожа Присцилла, быстрыми профессиональными движениями (Алан не знал о том, но она работала горничной в гостинице) убирая их тарелки. — Вам чайку? Или, может быть, еще супчика? Простите ради Бога, но второе я сегодня не готовила, кто же знал, что гости будут! Хотя если вы хотите, я сейчас же могу омлет пожарить…
— Нет-нет, спасибо, — Алан замахал руками, улучив минутку поговорить. — Вот чайку бы, и больше ничего…
На беленькой скатерти в цветочек появились фарфоровые чашки с каемочками (гостевой сервиз, не иначе как), розетки для варенья, заварочный чайник, накрытый салфеткой. Госпожа Присцилла наконец и сама присела к столу, разливая чай — себе в последнюю очередь; руки у нее были худые, с просвечивающими синими жилками, со слегка огрубевшими от частых стирок суставами пальцев. Вид у женщины был крайне нервный и усталый.