Узкие врата
Шрифт:
Он даже чуть-чуть пошатнулся. Или это так показалось. И оперся одной худой рукою о белую стену — не ладонью оперся, а кулаком с острыми выступающими костяшками.
— От кого?
Вопрос Артура прозвучал так естественно, и так много было в нем от огненного желания получить наконец ответ, так много давно неутоленной тревоги — что Алан едва не ответил. Но успел укусить себя за язык, памятуя неудачу в доме Присциллы, и сказал только, оглянувшись, чтобы проверить, не слышит ли кто:
— Артур, нам… Нам надо поговорить.
И прибавил запоздало, словно бы не от себя, а от лица Фила, озвучив некую его мысленную
— Не бойся.
И тут же понял, что это сказано напрасно.
— Я не боюсь, — дернул Артур узким плечом. Он казался особенно хрупким в слегка мешковатой джинсовой куртке — то ли с чужого плеча, то ли просто купленной «на вырост»… И Алан поверил, что тот правда не боится, и хотел сказать, что не собирался его обидеть — но на этот раз все же догадался больше ничего не говорить. Только почему-то еще раз обвел языком губы.
Фил, как и намеревался, не изронил ни слова. Он справился наконец со своим поясом и теперь молча стоял у Алана за плечом, глядя серыми глазами вдаль улочки, по которой убежала раненая собака. И хорошо, что не Арту в глаза глядя. Алан-то знал с недавних пор, что у Фила бывает такой безумный пронизывающий взгляд глаза в глаза не потому, что он злодей, а просто из-за плохого зрения: близорукий, плохо фокусирующийся взгляд заставляет все время всматриваться. Но Артур-то об этом не знает…
Артур стоял молча несколько секунд. Алан лихорадочно думал, что же еще нужно сказать. Ему казалось, что сейчас мальчик просто развернется и бросится бежать от них прочь, что с ним происходит что-то неладное — то ли нервная дрожь, то ли озноб… Ему было невдомек, каких усилий Арту стоило совладать с собой.
Совладать с собой и не кинуться к любому из них, (то ли к темному, который сильнее, то ли к светлому, который понятнее) с криком — спасите меня, добрые сэры, объясните же наконец, что со мной происходит. Ведь вы же знаете, что меня правда хотят убить.
Но у Артура Кристиана была отличная выдержка для двенадцати лет. Он ведь даже не бросился бежать от собаки, от ужасной собаки, хотевшей вцепиться ему в горло. И этим, пожалуй, спас свою жизнь.
Он копнул ногой бугорок на асфальте, освобождая из-под треснувшей корки затаившийся побег тополька, и сказал чуть хрипловато:
— Мне тут в больницу надо, одного… человека проведать. Если подождете минут десять, то ладно. Давайте говорить.
Мальчик развернулся, чтобы идти, и вся спина у него оказалась перепачкана в белой известке. Алан думал сказать ему об этом — и не сказал.
…Артур появился из проходной, как и обещал — через десять минут. Правда, за них Алан успел искусать себе губы в кровь, потому что боялся — Артур не придет. Не явится через ни час, ни до вечера, выйдет с черного хода, попросит кого угодно его проводить, позвонит с проходной маме, та приедет с полицией…
Но Артур появился, как обещал — через десять минут. И совершенно один.
Сказал как-то потерянно:
— Ну… Вот. Я готов. Мы пойдем куда-нибудь, или прямо здесь?..
Алан по давней привычке — мимоходная учтивость — хотел было спросить, как там здоровье его друга, но прочел ответ у Арта на лице. Плохо, очень плохо.
В двенадцать лет, наверное, очень страшно, когда вокруг тебя ходит смерть. Впрочем, подумал Алан горько, это не менее страшно и в любом другом возрасте. Интересно, можно ли когда-нибудь привыкнуть к смерти? В особенности — к смерти тех, кого ты любишь? Хотя бы лет в девяносто, хотя бы когда ты похоронил уже почти всех своих ровесников…
Местом разговора Арт почему-то выбрал центральный парк. Хотя, в общем-то, понятно, почему — это самое подходящее место в городе, тихое, даже со скамейками, и от дома недалеко. А лезть с новыми знакомыми в подвал он категорически отказался, и Алан бы тоже отказался на его месте. Они, кстати, наконец-то сравнялись хотя бы в одном — представились друг другу. «Меня вот Алан зовут», — неловко выговорил он, размышляя, надо ли прибавлять второе имя; а Фил удивил — сунул мальчику жесткую руку для пожатия и буркнул: «Годефрей Филипп». Тот после секундного замешательства пожал эту ладонь, бывшую вдвое больше его собственной, и тоже назвался — непонятно для чего, все и без того знали, кто он таков.
— Арт…ур.
— Очень приятно.
— Мне… тоже.
Хотя чего уж тут приятного, когда тебя тащат на непонятно какой секретный разговор двое будто с неба свалившихся незнакомых парней! Которые перед тобой возникают второй раз в жизни при таких обстоятельствах, что непонятно — то ли на них молиться надо, как на ангелов-хранителей, то ли быстро звать кого-нибудь на помощь…
Так получилось, что за всю дорогу от окраинной больницы до парка они трое не перекинулись почти что ни словом. Даже в трамвае Алан не голосом, а жестом спросил, не пробить ли Артуру талончик. Но у того оказался школьный проездной, и он так же безмолвно продемонстрировал Алану зеленую карточку с надписью «сентябрь» — почему-то готическим шрифтом. Фил безмолвно смотрел в окно, устроившись на сиденье, и на запотевшем стекле чья-то рука вывела рисунок, трогавший в Алане неизвестно какие сладко-тревожные струнки: круглый цветок-солнце, весь в потеках сверху-вниз, похожих на слезы. До сумерек оставалось еще часа полтора, судя по изменившемуся цвету туманного, хотя и бездождевого неба.
От остановки до парка Артур шагал впереди — будто бы под конвоем. Он слегка сутулился, глубоко затолкав руки в карманы своей синей джинсовки. На шее его лежала тонкая метелочка отросших за лето волос, скоро, наверное, мальчишку погонят стричься… Этот мальчик — не просто мальчик, он король, сказал Алан себе, словно ожидая от себя же ответа. Какого-нибудь слабого отклика изнутри, работы безошибочного внутреннего детектора лжи, заложенного в каждом человеке… Но детектор молчал, только неотвязно стояла перед глазами расплывшаяся по стеклу картинка — круглое солнце, острые лучи.
Защити нас, Господи, и помилуй. Помоги не совершать непоправимых поступков.
Артур неожиданно подал голос — и Алан, совсем ушедший в себя, вздрогнул, как будто пробуждаясь.
— А?..
— Я говорю, тут раньше была дама.
Рука в синем рукаве указывала на уродливый гранитный кубик постамента. Алан недоуменно сморгнул — он, признаться, не понял смысла внезапной экскурсии по городским достопримечательностям.
— Дама?..
— На коне. Святая Файт. То есть раньше считалось, что святая. Мы на нее один раз лазили с… другом. А в прошлом году ее снесли.