Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей

Серия «История – это интересно!» основана в 2009 году

Дизайн – Александр Зарубин

Сокольничий охотничий дворец для Ивана Грозного – «Ты меня уважаешь? Тогда пей!» – Караси с бараниной, зайцы в лапше, жаворонки с луком, а Кремль на десерт! – Огородная слобода: дедка за репку – Барон Шафиров: от сумы до тюрьмы – Граф Петр Толстой – Палаты Волкова – Проклятие рода Юсуповых: тени богатых предков – Последний екатерининский вельможа Николай Юсупов – Скупой миллионер – А.С. Пушкин: «У Харитонья в переулке» и «Мой Юсупов умер» – Волшебные сады Черномора – Театр Юсупова – Работный дом – Человек с тройной фамилией Юсупов-Сумароков-Эльстон – Клад в старинных палатах: золото-бриллианты и скрипка Страдивари – Подземные ходы древней Москвы – Вавилов и Лысенко: «Живое – почему оно живое? Потому;

Любуясь этим удивительным зданием, трудно не поверить в древнюю историю о том, что частым гостем в здешних местах был сам Иван Грозный. А если точнее – не гостем, а хозяином. Царь любил не только пускать кровь своим рабам (а затем разбивать лоб в молитвах об упокоении их невинных душ), переписываться с Курбским, играть в шахматы, сочинять музыку и хвастать перед иноземными послами своими несметными сокровищами. Имелось у него и еще одно увлечение, так сказать, хобби – он обожал охотиться. Обширные охотничьи угодья окружали когда-то Москву, дичи всякой было в них видимо-невидимо. Медведи, кабаны, олени, лоси, зайцы, лисицы водились в сосновых да еловых кущах, что простирались от теперешних Красных Ворот до Сокольников. Времени на ловитву (таково старинное название этого давнего обычая и увеселения) Иван Грозный не жалел, пропадая на охоте по две-три недели и отдыхая душой, особливо если удача способствовала сему занятию. Порою в организации охоты участвовало до сотни человек, которые должны были не только загнать или затравить побольше несчастных животных, но и доставить царю удовольствие, ублаготворить его больной и повышенный интерес к жуткому процессу смертоубийства. В этом чувствовалась и определенная логика – чем больше потешится государь на охоте с медведями, тем меньше сил останется у него на своих подданных. А медведей Иван Васильевич и вправду любил, выделяя косолапых среди прочего зверья. Бывало, после сытной пирушки посадит к голодному медведю в клетку какого-нибудь случайно подвернувшегося под руку боярина, а потом смотрит – как любопытно!

В конце дня, насыщенного впечатлениями от такой охоты, ну как же царю не отдохнуть? Не в избе же ему ночевать! Вот и выстроили для Ивана Грозного Сокольничий охотничий дворец. А почему именно в этом месте – опять же объясняет легенда. Будто бы царь, проезжая через дремучий лес, неудачно задел головой сосновую ветку, от чего шапка его соболья упала наземь. Разгневался государь, оглядываясь, кого бы еще вздернуть на дыбе, и немедля приказал… всего лишь вырубить лес, а на его месте поставить загородную резиденцию для отдыха и прочих излишеств. Строили каменные палаты те самые Барма и Постник, кто якобы были ослеплены благодарным царем в награду за храм Василия Блаженного на Красной площади. Но если охотничий дворец был возведен уже после храма, то получается, что зрение у них все-таки сохранилось (или у него – есть мнение, что это и вовсе был один человек, которого так и звали – Барма Постник). Такая интересная историческая «загогулина» получается. «Любовь» народа к царю была настолько сильной, что вынуждала его нередко передвигаться по Москве исключительно по подземным ходам. Похоже, что наш древний город был раем для крыс и кротов – подземные дороги пересекали его вдоль и поперек. Археологические раскопки XIX–XX веков позволили обнаружить немало подземных ходов, ведущих в основном из Кремля на территорию Китай-города и Белого города. Подземный ход из Сокольничьего дворца обладал наибольшей протяженностью, позволяя царю быстро и незаметно добираться до Кремля, а также до городских застав. Любил Иван Васильевич появляться перед своей челядью как снег на голову, тем самым разоблачая ее возможные преступные замыслы уже на раннем этапе. «Царь тут!» – кричали тогда удивленные стольники, спальники и прочие чиновники царской администрации.

Приписывают Грозному и еще одну привычку – якобы подземный ход имел несколько выходов в районе московских торжищ, где постоянно толпился народ. И вот обрядится царь-кормилец в простолюдина, вылезет где-нибудь на Ленивом Торжке и давай слушать, что народ судачит про его миролюбивую политику. А потом так же неприметно шасть – и в подземный ход, убирается восвояси. А на следующий день, глядишь, и застучали топоры на плахе. Так зарождалась отечественная социология.

И. Грозный убивает боярина И. Федорова-Челяднина. Фрагмент картины Н. Неврева «Опричники», 1904

Ивану Грозному пришелся по сердцу охотничий дворец, он приезжал сюда с опричниками, устраивал пляски с оргиями (преимущественно в мужском обществе), заставляя соратников обряжаться, в том числе и в женские наряды. И судя по тому, сколько невинных душ погубил царь, подземные ходы дворца ему весьма пригодились бы в случае «цветной

Нередко свой неправедный суд царь чинил во время пира. Так случилось, в частности, с вяземским дворянином Митневым, который, будучи на дворцовом пиру, не побоялся упрекнуть Грозного в чинимых им зверствах: «Царь, воистину яко сам пиешь, так и нас принуждаешь, окаянный, мед, с кровию смешанный братии наших… пити!» Опричники убили Митнева тут же, по приказу царя. А могли и просто отравить, дав чашу с вином.

Но иногда Иван Васильевич был милостив. Как-то на свадьбе своей племянницы Марии Старицкой с датским принцем Магнусом он не только пустился в пляс сам, но и заставил танцевать с ним молодых иноков. Правда, музыка была не вполне подходящая – напев псалма святого Афанасия. Поощряя молодежь, он отбивал такт по их головам своим царским жезлом (тем самым, которым он «приложил» своего сына).

Князь Репнин на пиру у Ивана Грозного. Фрагмент картины К. Маковского, 1880-е годы

Пили на пирах до потери сознания. В этом и упрекал царя первый политический эмигрант Курбский: «Хвалишься ты в гордости своей в этой временной и скоро преходящей жизни, измышляя на людей христианских мучительнейшие казни, к тому же надругаясь над ангельским образом и попирая его, вместе со вторящими тебе льстецами и товарищами твоих пиров бесовских, единомышленниками твоими боярами, губящими душу твою и тело».

Случалось, если какой-либо боярин уже и мочи не имел к дальнейшим возлияниям, то царь очень серчал на него, спрашивая: «Ты меня уважаешь? Тогда пей!» Как-то он приказал боярам пить без остановки из своей царской чаши. Они упились так, что «как почали прохлажатися и всяким глумлением глумитися: овии стихи пояше, а ови песни воспевати… и всякие срамные слова глаголати», как отмечал летописец. Тогда царь велел писцам записывать их пьяные и срамные речи, а утром показал им, «и они сами удивишася сему чюдеси». Этим все и окончилось к общему счастью – редкий случай!

В старые времена и в Европе, и на Руси существовал культ еды. Длинными и щедрыми трапезами славилась и эпоха Ивана Грозного, подспорьем чему было строгое соблюдение ритуала их проведения. Место каждого гостя (а их могли быть сотни, царь, разумеется, во главе стола), порядок подачи блюд, специальное облачение слуг, убранство стола, форма посуды – все должно было соответствовать традиции. Это современное застолье начинается с салата (какого-нибудь оливье, прости господи) – слабоват желудком наш современник! А тогда на царском пиру принято было сперва пробовать блюда из птицы. Таковыми были жареные лебеди, за ними на золотых подносах выносили жареных павлинов. Затем шли всякие кулебяки, курники, пироги, блины, пирожки и оладьи. Но это было только начало. В продолжение банкета выносили студни и холодцы, и опять же птицу – журавлей с пряным зельем, петухов рассольных с имбирем, не говоря уже о курицах и утках. Ухой тогда называли любую похлебку, не обязательно рыбную – это было национальное блюдо. Царя угощали куриной ухой трех видов – белой, черной и шафранной. Из жирной рыбы готовили калью – похлебку на рассоле (огуречном, лимонном) с добавлением паюсной икры. Похлебку заедали рябчиком со сливами, гусем с пшеном и тетеркой (именно тетеркой, а не тетеревом) с шафраном.

После птицы шла рыба. Осетры огромных размеров, тогда такая рыба еще водилась и в Каме, и в Волге. Повара настолько виртуозно умели приготовить и преподнести осетров, что они напоминали произведения искусства на серебряных блюдах – то ли петухов с распростертыми крыльями, то ли крылатых змиев. Ну и конечно, «почки заячьи верченые, головы щучьи с чесноком, икра черная, икра красная, баклажанная икра», а также караси с бараниной, зайцы в лапше, жаворонки с луком и прочие разносолы. Запивали все это медовухой – главным алкогольным напитком весьма большой крепости (нам, нынешним, с ложкой в руках, этого не понять), в мед добавляли любые соки, меняя его вкус и цвет. Не зря говорят: «И я там был, мед-пиво пил». Пивом тоже не пренебрегали. Вино же все стояло на столах иноземное, его привозили из Европы – романею (бургундское), бастр (Канарское), мальвазию (итальянское) и так далее.

На десерт для царя предлагались сахарные скульптуры, например кремль весом в восемьдесят килограммов, кремли поменьше – для гостей. «Кремль этот был вылит очень искусно, – пишет А.К. Толстой в «Князе Серебряном». – Зубчатые стены и башни, и даже пешие и конные люди были тщательно отделаны. Подобные кремли, но только поменьше, пуда в три, не более, украсили другие столы. Вслед за кремлями внесли около сотни золоченых и крашеных деревьев, на которых, вместо плодов, висели пряники, коврижки и сладкие пирожки. В то же время явились на столах львы, орлы и всякие птицы, литые из сахара. Между городами и птицами возвышались груды яблоков, ягод и волошских орехов».