Узник №8
Шрифт:
— Стоп! — изрекла та. — Я вам что сказала — без этих всяких слюнявых нежностей, я вам не проститутка.
— Да, — осёкся узник, — да.
Но запах, который источали кожа и волосы дочери надзирателя уже коснулся его ноздрей — давно не пробованый, почти уже забытый запах женщины. Руки его невольно охватили девичью талию чуть крепче, он привлёк дочь надзирателя к себе, ощущая на своей груди упругость её маленьких грудей, притаившихся под заношенной кофтой. В душе его тут же поднялась буря чувств, пелена
Он припал губами к шее дочери надзирателя, под завитком волос, что притаился за моментально раскрасневшимся ухом, заблудился поцелуями в её волосах, скользнул дыханием по её щеке в поисках губ.
На его страстный поцелуй она не ответила и как будто даже хотела с руганью оттолкнуть его, но в следующий момент — когда рука узника повелевающе легла на её бюст — сдалась, обмякла, и язык её тут же скользнул навстречу языку насильника.
Застонав от боли во всём теле — результат каждодневных избиений, — узник поднял дочь надзирателя на руки и, пошатываясь и рискуя рухнуть вместе с драгоценным девичьим телом, перенёс на топчан.
Одна рука его тут же принялась расстёгивать её кофточку, другая скользнула по теплой ляжке к лону девушки, которая покорно развела ноги и уже сама, со страстью, впилась в губы узника.
— О господи! — простонал узник, ощутив под пальцами мягкое и податливое тепло её плоти там, под застиранной до шершавости, но такой манящей тканью трусов.
— Мамочка! — вторила она ему, выгибаясь под тяжестью его тела, когда он навалился сверху и впился поцелуем в её грудь.
№4
Его мутный бессмысленный взгляд ударился о низкий и грязный потолок камеры. Всё тело было сковано болью, не оставалось на нём, кажется, ни одного места, которое не ныло бы, не ломило и не разрывалось пульсирующими толчками страдания. Смутно припомнилось последнее избиение: как всегда добродушное лицо надзирателя, на котором в противоречие выражению горели дикой яростью глаза, его крики, тяжёлые удары дубинки; обнажённая дочь надзирателя, сжавшаяся в углу и прикрывавшая одной рукой груди, а другой — путаницу рыжеватых волос под животом; поблёскивающая в тусклом свете жизнетворная влага, тонкой полоской опускавшаяся от лона по молочно-белой ляжке; явившаяся на крики жена надзирателя мечется между мужем и дочерью, в попытках то успокоить одного, то утешить другую.
Опустив в следующую минуту взгляд, узник увидел знакомый профиль рядом. Ангел сидел на топчане и читал книгу.
— Я что, жив? — прошептал узник. — Неужели я всё ещё жив?
Ангел бросил на узника быстрый равнодушный взгляд и вернулся к чтению.
— Так меня ещё никогда не били, — простонал узник. — Что сейчас? День? Ночь?.. А я уже убил пожарного?.. Идёт ли на улице дождь?
Ни на один из вопросов не последовало ответа — ангел читал.
— Ангел, — не унимался узник, — я умер или нет, скажи.
— Это было бы слишком просто, — отозвался ангел, не отрывая взгляда от страницы.
— О боже, боже! Значит, я всё ещё жив.
— Хочешь ты этого или нет. Впрочем, я не знаю, что ты понимаешь под словом «жив».
— И пожарник жив?
— Если не мёртв, то — наверняка.
— Теперь она как пить дать забеременеет, — мысли узника метались от одного к другому — слишком, кажется, живые и подвижные в отличие от тела.
Ангел отбросил книгу, посмотрел на узника. Во взгляде его читалась скорбь.
— Как минимум девочкой, — произнёс он.
— Я всегда хотел девочку.
— Но девочка никогда не хотела тебя?
— Не помню, давно это было.
— Всего-то половину пожизненного назад.
— Половину? О боже, боже! Мне что же, сидеть ещё половину жизни? Как невозможно длинна жизнь!
— Ты убежишь? — поинтересовался ангел. — Я бы на твоём месте не очень верил этому мальчишке.
— Не знаю, — слабо помотал головой узник. — Я ничего не знаю. И бежать — некуда.
— Бежать всегда некуда, — пожал плечами ангел, отчего крылья у него за спиной заколыхались. — Но люди всё равно бегут.
— Наверное, у них есть цель.
— Во всяком случае, они думают, что она у них есть.
— Бегут и даже не знают, идёт ли на улице дождь, — с грустью молвил узник.
— Они даже не знают, есть ли улица, — усмехнулся ангел.
— Возможно ли такое?
— Возможно всё. Кроме невозможного.
— Что же они знают?
— Как причинять боль. Это они знают хорошо.
— Они делали тебе больно, да?
— Я им благодарен. Они научили меня не чувствовать.
— Не чувствовать боли?
— И боли тоже.
— Я хотел бы рассказать тебе мою жизнь, ангел. Как на духу. Я думаю, ты сможешь понять.
— Зачем мне знать твою жизнь? Я свою не знаю как забыть.
— Грустно… А скажи, ангел… Не знаю, как спросить… Вопрос ужасен… Скажи, а бог на самом деле существует?
— Обычный вопрос, ничего ужасного, — спокойно отвечал ангел. — На самом деле бог существует, пока его не существует. Если же бог начинает существовать, то это уже не бог.
— Так я и думал! — узник упёрся в лицо ангела лихорадочным взглядом. — Ты в точности повторил мою давнюю мысль.
— Потому что я — это ты.
— А я — это ты?
— Нет. Я — это ты. А ты — это надзиратель.