Узоры на коже
Шрифт:
— Чего прячешься? Обиделась, что ли? — спрашивает, накрыв меня своим телом и целуя в шею чуть ниже уха — медленно, томно, дразняще. — Не надо, я тебе исправлю эти дикие партаки, мне же не сложно, но с такой дичайшей хренью ходить тебе не позволю.
Вообще-то я и сама их терпеть не могу, но руки всё не доходили свести их лазером или набить сверху что-то более красивое. По сути, я всегда жила в гармонии с собой и меня абсолютно не парило, как эти явно кривоватые татухи воспринимают окружающие, но после слов Брэйна поняла, что хочу в его глазах быть
— Правда? Исправишь?
— Само собой, хоть сегодня, но взамен кое-что попрошу, конечно. Знаешь ли, только в крайних случаях работаю бесплатно, я ещё тот меркантильный засранец.
— Денег, что ли, заплатить?
Брэйн смеётся, словно на юмористический концерт попал.
— Сейчас язык вырву и будешь знать, как глупости говорить, — он прикусывает мочку моего уха почти до боли, но это приятная боль, от которой сладко жмурюсь. — Нет, себя мне во владение отдать должна будешь. Ещё на одну ночь. Ну, как тебе моё предложение?
— Только на одну? — спрашиваю, затаив дыхание, потому что понимаю: всё, что было между нами этой ночью и продолжается сейчас ещё не значит, что мы друг другу не чужие.
— А ты как хочешь?
Он так близко, дышит глубоко и прерывисто, и это кажется настолько волнующим, что готова наплевать на вспыхнувшую обиду и снова наброситься на него. Потому что хочу его безумно и это, похоже, не лечится.
— А вдруг тебе мои желания не понравятся?
Брэйн приподнимается на руках, и это даёт возможность перекатиться на спину и увидеть его лицо. Он, нахмурившись, смотрит на меня, размышляет о чём-то. Протягиваю руку и очерчиваю линию небритого подбородка, покрытого тёмной щетиной, касаюсь рун над ухом, словно смогу понять, что они означают, просто прикоснувшись, провожу пальцами по чётко очерченным скулам.
— Я хочу, чтобы каждую твою ночь рядом была я. Можно не каждую, мы не подростки, которым важно ни на миг не расставаться, но пусть никого больше рядом не будет.
Брэйн заламывает бровь и закусывает губу, обдумывая мои слова, а я, сказав это, на что ни с кем другим не способна была, чувствую такую лёгкость, что, если бы не нависающий надо мной Брэйн, взлетела.
— Ты же хотел честности, помнишь?
— Хотел, — кивает, и лёгкая улыбка появляется на его губах.
— Вот и я её хочу, — прикрываю глаза, когда Брэйн целует мою ладонь и проводит языком по запястью с внутренней стороны. — Я вдруг очень остро осознала, что не перенесу лжи, понимаешь? И если ты так не сможешь, то лучше скажи мне об этом прямо сейчас, я не обижусь, но не затягивай, пока поздно не стало.
— Знаешь, — говорит, и голос его становится ещё ниже, — эта ночь была прекрасной, наверное, даже слишком. Но ты совсем не знаешь меня, а когда поймёшь, насколько со мной непросто, уверен: сбежишь в ужасе.
— Я не из трусливых, — улыбаюсь, представив себя в такой ситуации. Никогда такого не было, чтобы я пасовала. — Для меня главное, чтобы ты был честен со мной.
— Это самое меньшее, что могу тебе дать.
И он запечатлевает
— Тут самая лучшая кухня в городе, — говорит Брэйн, когда я слезаю с мотоцикла на парковке клуба «Бразерс». — И обстановка ненавязчивая, думаю, тебе понравится.
— Я, кстати, была здесь несколько раз, — при этих словах Брэйн приподнимает бровь и щурит левый глаз.
— И почему я тебя не видел ни разу?
— Откуда же мне знать? Занят, наверное, был.
— Нет, если бы я заметил тебя, то никакая занятость не помешала мне подойти к твоему столику и познакомиться.
— Часто ты вот так вот с кем-нибудь знакомишься? — задаю вопрос, который волнует меня с первого дня знакомства. Чёрт, да какая мне разница, сколько у него было баб?!
— Случается, — вздыхает и хмурится, сверля меня тяжёлым взглядом. — Знаешь, я ведь не монах, воздержанием себя никогда не мучил. Просто хочу, чтобы ты понимала: Брэйн совсем не святой. И обо мне ходят разные слухи, большинство из которых — чистая правда.
— То есть у тебя было много баб? Именно это хочешь мне сказать?
Ну, что, Полина? Добилась честности? Полегчало, да?
— Много или мало — понятие относительное, — Брэйн подходит ко мне, такой большой и сильный, и приподнимает пальцем мой подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Но прошлое у меня определённо есть и весьма бурное. Просто подумал, что должен был об этом сказать. Но я постараюсь, чтобы оно тебе не мешало.
Он целует меня, ничего и никого не стесняясь, словно вокруг не оживлённая улица, а на нас не смотрят случайные прохожие. Это ли не подтверждение его слов? Поступки ведь красноречивее громких фраз, правильно?
— Ладно, пошли внутрь, а то снова не выдержу, и тогда нас загребут в ментовку за нарушение морально-этических норм.
Он смеётся, а ныряю под его руку, и так вот, в обнимку как два школьника, мы входим в двери клуба.
С порога на нас обрушивается грохот тяжёлой музыки, крики и громкий смех. В нос ударяет смесь ароматов пива и кофе, жареного мяса и сдобной выпечки — контраст поразительный. Приглушённый свет, в котором ярко сияют разноцветные вывески, украшающие стены, создаёт почти интимную обстановку.
Брэйн, не выпуская меня из объятий, идёт к дальнему столику у стены, на которой висит, разукрашенный в кислотные оттенки, руль от мотоцикла. Здесь кругом байкерская символика: на неоштукатуренных красноватых кирпичных стенах висят фотографии с разных фестивалей и слётов, то тут то там валяются покрышки, во всех углах притулились бочки из-под ГСМ. Это если не считать многочисленных мотоциклов, что целыми или по частям выглядывают изо всех щелей. И пусть несколько раз до этого была в «Бразерсе» днём, мне здесь определённо нравится, словно попала в то место, где может быть по-настоящему хорошо.