Узы тьмы
Шрифт:
— Ретберн?
Люсьен опустил голову, тяжело дыша.
— Ничего. — Он с трудом сглотнул, борясь с приступом ярости. Энергия покалывала кожу, приподнимая волоски на руках. Как же просто пробить дыру в стене контроля, но это экспрессия манит его, а не чары или мастерство. Вовсе не то, чему он столько учился. Все навыки пропали именно тогда, когда оказались нужны ему больше всего.
Ианта нежно погладила Люка по спине. Он дернулся, сжал руки в кулаки, но сдержался.
— Мы ведь это обсудим?
— Нет.
Люк судорожно выдохнул и развернулся. Он едва сдерживал ярость, от нее буквально сводило мышцы. Ему хотелось ударить по чему-то, но мешало присутствие Ианты. Нельзя просто взять и разгромить комнату, если только не хочешь оказаться в…
Бедламе.
Люк раздул ноздри. Как ни странно, эта мысль помогла ему подавить ярость. Все кончено. Никто из них не пострадал, и он не безумец, чтобы беситься из-за происходящего. Он выше этого.
Определенно выше.
Люсьен повернулся к Ианте и заметил на полу книгу. Она выпала из тайника, вырезанного в другой.
Гримуар лорда Ретберна, полный оккультных записей. Возможно, там найдутся и упоминания о таинственной связи с Морганой.
— Вот он.
Ианта замерла вполоборота, словно тянулась к Люсьену, но все же в итоге опустила руку.
— Что?
— Гримуар! Я знал, что он где-то здесь.
Спрятан на самом виду.
Схватив том, Люсьен принялся переворачивать усеянные тонким почерком страницы. У каждого чародея был свой гримуар, одновременно дневник и сборник заклинаний, личных чар и ритуальных рун колдуна. Достаточно материала, чтобы скоротать в ближайшем будущем множество бессонных ночей.
Люсьен помахал гримуаром.
— Мы нашли его.
Ианта широко улыбнулась, и они оба ощутили неподдельный триумф. Ее кровь наверняка закипела, как и его собственная.
— Пора узнать парочку тайн лорда Ретберна.
— Уверен, чтение будет увлекательным. — Люк сунул книгу под мышку. — Пойдем, скоро стемнеет. — Он переступил через обломки, мрачно зыркнув на них. — Эти твари еще долго будут являться мне в кошмарах.
— Они всего лишь конструкты.
— Сама попробуй расстегнуть штаны, когда возбуждена, а рядом на коленях стоит женщина твоей мечты, и не думать о том, что кто-то наблюдает за процессом из темноты.
Ианта хрипловато рассмеялась, и все краски на ней засветились. Она растеряла весь свой неприступный вид. И этот смех… Не то что бы его можно было назвать соблазнительным, но она словно стукнула Люка в грудь и сжала его бьющееся сердце.
«Я ее рассмешил».
Впервые он видел Ианту настолько раскрепощенной и ощутил наслаждение при мысли о том, что стал причиной ее веселья. Люк испытывал одновременно счастье и раздражение. Ианта мало смеялась. На самом деле за все их знакомство он почти не слышал ее смеха.
Люсьен потер грудь.
«Боги, что со мной такое?»
— Ты больше не сможешь наслаждаться ласками, не думая о возможной угрозе.
Ианта заправила за ушко выбившуюся из прически прядь черных волос. Теперь невозмутимая чародейка больше напоминала игривую молоденькую девушку.
— Спасибо, что напомнила, — протянул он.
— Нам придется это как-то исправить. — Ианта пристально и озорно посмотрела на него, а затем подобрала юбки и пошла прочь.
Ощущая трепет, Люсьен просто смотрел ей вслед.
Проклятье!
Глава 14
«Музыка весьма напоминает чародейство.
Колдун прокладывает тропинку к ритуалу столь же
тщательно, как музыкант изучает ноты.
Чем больше практики, тем быстрее создаются
подобные «тропинки», пока человек не
становится способен изменить структуру
окружающего мира одной лишь силой воли.
Промежуточные этапы незаметны, но все равно важны».
Наступила ночь. На улице бушевала буря. Черные тучи клубились на небе, а вспышки молний освещали половину Лондона.
Люк знал, что скорее всего сегодня не уснет, однако отослал Ианту прочь, несмотря на ее выразительные взгляды. Он подозревал, о чем она захочет поговорить: о его слабости и неспособности колдовать. Не сейчас. Люк был не в настроении и просто хотел провести ночь один.
Отпив бренди прямо из горлышка бутылки, он провел кончиками пальцев по клавишам цвета слоновой кости. Рояль стоял в библиотеке, достаточно далеко от хозяйских покоев, чтобы не мешать. Люк принялся наигрывать любимую песню и тут же мысленно перенесся в другое место.
Он закрыл глаза, представляя хрипловато смеющуюся мать с ниспадающими на плечи черными кудрями. Она учила его нотной грамоте. Он мало ее помнил: лишь тихий голос и неизменный аромат жасмина, а также идеальный вкус в одежде. Люк никогда не мог ясно представить себе лицо матери. Лишь глаза того же темно-янтарного оттенка, что и его собственные, но когда он пытался соединить черты ее лица вместе, разум живописал полустертый и потускневший от времени холст.
Будто под давлением эмоций, мелодия изменилась, стала медленнее и трагичнее. Эту песню мать часто играла. Пусть леди Ретберн и была воплощенной грацией и элегантностью, поговаривали, что она тяготела к темноте. Ей нравились музыка и опера. Она предпочитала трагедии комедиям и часто грустила. В ней чувствовалась горькая сладость. Однако мать любила Люка. Только он освещал ее мир и вызывал у нее улыбку.
Люсьен неуверенно играл мелодию, вспоминая ноты, иногда запинаясь и подбирая нужную клавишу. А затем повторял фразу, уже громче, медленней, находя тот самый вариант призрачной меланхолии, который лишь подчеркивала разыгравшаяся на улице гроза. Музыка и погода идеально вторили друг другу.
Люсьен уже позабыл, как любил музыку. Сколько прошло времени с тех пор, как он последний раз играл? Десять лет? Восемь? Однако она жила в нем, будто никогда и не исчезала. Спряталась, но не забылась.