В 2112 году
Шрифт:
– Парни, – сказал офицер, – если бы он требовал только денег и амнистии, я не мог бы просить вас рисковать своими жизнями. Это более чем просто риск. Но он требует самую храбрую леди в Англии. А мы – англичане. Вперед!
И они пошли.
Я бросился к аннигилятору и направил свет разрушения на их псиграфию. Я смеялся, когда делал это, но мой смех внезапно прекратился. Их крики и беготня не прекращались. Я услышал, как упала входная дверь. Я слышал, как они поднимались по лестнице. Харви не предупредил меня, что нельзя использовать одну и ту
Я включал свет все сильнее и сильнее. Я вскрикнул. Это была ярость, а не страх. Впоследствии это был именно страх. Дверь в лабораторию рухнула.
– Возьмите его живым! – крикнул офицер.
Меня взяли живым.
На следующий день меня судили в Палате общин. Новый состав правительства был моим судьей. Среди них была леди Констанс – первая женщина в Англии, занимавшая высокий политический пост. Я не просил и не протестовал, пока ей не пришлось голосовать за мою жизнь или смерть.
– Я потерял весь мир из-за любви к вам, – сказал я ей.
– У Бога есть много способов позаботиться о своем мире, – ответила она. – Он избрал меня своим орудием. Да помилует Он вас – смерть!
И тогда я зарылся лицом в свои руки. Голосов остальных было вполне достаточно. Она могла бы пощадить своим.
Они построили высокую виселицу, возвышающуюся над Лондоном, и там, завтра, я умру, и, возможно, "пойду дальше". Все продолжается, я думаю. И я подписался – Аннигилятор!
Надзиратели войдут, если я буду слишком громко смеяться.
1910 год
Место, где водятся чудовища
Томас П. Байрон
I
Это была тропа в виде просвета в верхушках деревьев – прореха в лесу, сквозь которую, насколько хватало глаз, простиралось небо, словно голубая полоса на темно-зеленом пологе. Потерявшись в дебрях джунглей, что лежат между двумя республиками, мы безнадежно заблудились, поэтому пошли вслед за пробившейся сквозь прореху полоской неба в надежде, что она нас куда-нибудь выведет, и вот уже два дня она вела нас прямо на северо-восток, насколько это вообще возможно.
Дон Инносенсио назвал ее "Небесной тропой", но железнодорожник переименовал ее в "Тропу тысячи и одного мучения". А они, муки, были здесь библейскими легионами, жужжащими свою бесконечную песню и жаждущими нашей крови. Каждый из них был жалящим, каждый из них был ядовитым, голодным… ненасытным.
Мы видели, как они плотными тучами слетались на пиршество; их было тысяча и одна разновидность, и миллион и один экземпляр каждой разновидности. Они ввели яд джунглей и в наши вены, сделав нас частью великого замысла. Мы больше не были людьми, но, с нашими распухшими, искаженными чертами лиц, стали чудовищами, которых природа создала в приступе безумия, как она когда-то создала все остальное.
Каждый куст, каждый лист, каждый атом этих коварных, ползучих джунглей был живым. Это была одна огромная, пульсирующая тварь, частью которой были и мы, и вы могли видеть, как ее жизненная сила течет в гигантском, пронизывающем потоке, подобном тому, который вы могли бы заметить, рассматривая кусочек протоплазмы под микроскопом.
Ларс называл его местом призраков. Временами здесь было шумно, а иногда – удивительно тихо. Мы слышали крики птиц и рев зверей, но они затихали при нашем приближении. Мы слышали, как впереди с грохотом проносятся огромные чудовища, но ни разу не смогли их разглядеть.
Нас бросало в дрожь от этого ужаса, источником которого были мы сами. Как будто вокруг нас было что-то ужасное, чего мы сами не могли рассмотреть. Мы недоверчиво поглядывали друг на друга, пытаясь понять, кто из нас проклят.
Все мы стали единой группой на озере Петен в тот день, когда белый человек вышел из джунглей, умирая от лихорадки и какого-то неизвестного яда. Он рассказывал о тварях, которые ползали по нему и жалили его, о тварях, которые преследовали его и обвивались вокруг него, и… об острове жемчуга посреди болота.
И в его руке, когда он умер, были зажаты пять огромных жемчужин.
Так мы впятером и отправились на поиски острова.
Железнодорожник, владелец жезнодорожной компании, – американский путешественник; Ларс – моряк-беглец, похожий на викинга; Дон Инносенсио – оживший манекен, вырезанный из кофейного зерна; Энигма – низкорослый, упитанный, безволосый сфинкс; и я… я был самим собой.
Ближе к вечеру второго дня мы продирались сквозь заросли, когда Железнодорожник, шедший впереди, прокричал.
– Впереди открытое пространство, – сказал он. – Я думаю, мы выходим.
Полные надежды, мы продирались сквозь густые заросли и вышли навстречу ослепительному солнечному свету, где перед нами раскинулся целый мир. Мы растерянно моргали и молча смотрели по сторонам.
Мы наткнулись на огромное, изумительного цвета, доисторическое чудовище, лежащее в своем логове.
Логово представляло собой серое, отвратительное болото – болото, в котором, возможно, водились огромные рептилии, когда земная кора была еще горячей и дымящейся.
Чудовище представляло собой остров, пестрящий красками тропической растительности, и лежало на краю болота. Неровная громада белой скалы образовывала отвратительную голову, в остальном же остров был покрыт радужной листвой ослепительных оттенков, а сквозь нее пробивались полосы зеленой травы. Огромное перепончатое крыло уходило в болото, а слева от нас виднелся длинный хвост, раздвоенный на конце.
Он был похож на огромного зверя, который лежал в болоте, давшем ему жизнь, с грустным видом и дремал, а затем, подобно хамелеону, засиял тысячью ярких оттенков, когда первые лучи солнца пробились сквозь облака, окутавшие дымящуюся землю. Сквозь тонкий туман, висевший над болотом, казалось, что оно дрожит, словно дышит и содрогается. Лишь яростный блеск солнца и безоблачное небо выдавали первозданный облик чудовища и его мрачного серого логова,