В 2112 году

Т. С. Стриблинг

Майк покрутил в руках хлыст и сделал над собой некоторое усилие, прежде чем механизм его челюстей смог сформулировать ответ.

– Они действительно так говорят, – наконец признал он.

– А вы что скажете? – нажал священник.

– Они обе ходят, – последовал неторопливый ответ.

Не добившись от Майка ничего другого, отец Джозеф отправился навестить пострадавших и обнаружил, что они активны, как и было заявлено. Все еще озадаченный и встревоженный, не желая позволить заблуждению проскользнуть в свои ряды беспрепятственно и не желая быть препятствием для того, что может быть действительно благом Небес, осторожный священник обратился к Касседи с просьбой. Его уже много лет мучила досадная нервная болезнь, от которой подергивалась левая сторона лица. Позволит ли его семья переночевать

в чудесной кровати?

Он не собирался предавать этот эксперимент огласке, но, забыв приказать Касседи хранить молчание, вскоре разнеслась весть о том, что отец Джо, а не кто иной, сам собирается поспать в постели бабушки МакКри.

Много было предположений о результатах эксперимента священника, много было бы комментариев, если бы эта маленькая община могла наблюдать за странными событиями, происходившими в большой спальне, после того как Касседи пожелали своему преподобному гостю спокойной ночи и ушли к себе на покой. Прежде всего, отец Джозеф достал несколько священных символов и инструментов своего высокого сана и предался столь продолжительным молитвам, что часы пробили ровно двенадцать, когда он улегся. Но даже тогда он не выказал ни малейшего намерения раздеться, а облачился скорее в одеяния своего сана и со свечой и книгой принялся, согласно давно устаревшим правилам, определять, может ли изображение над головой по какой-то случайности получить свою необыкновенную силу от духа тьмы и зла.

Странное, но впечатляющее зрелище представлял собой священник, в полуночном уединении совершавший священные обряды при свете одинокой свечи, чтобы оградить свой приход от возможного некромантического влияния.

Отец Джозеф не был особенно суеверным человеком, но он обладал богатым воображением и был очень добросовестным, и его действия в доме Касседи в ту ночь были противопоставлением всего легкомысленного и суетного. В конце концов, убедившись, что, какой бы ни была картина, она точно не является результатом сатанинского вдохновения, добросовестный священник снял с себя одежду и положил голову на подушку под " Самим", где, утомленный долгим бдением, вскоре погрузился в восхитительный сон. Он не просыпался до тех пор, пока миссис Касседи, встревоженная его долгим молчанием, не постучала робко в дверь спальни. Бодро ответив ей, он вскочил с кровати, ощущая прилив новых сил. Не успел он одеться, как в нем самом произошла большая перемена. Нервное расстройство, которое мучило его на протяжении двадцати лет, полностью покинуло его. Он спустился в семейную гостиную в состоянии изумления. Касседи собрались вокруг него с возгласами удивления и выражениями радости, и вскоре половина прихода собралась у дверей бригадира, чтобы узнать о новом чуде, которое сотворил "Сам".

В течение нескольких дней после этого события в Фиддлерс-Пойнте больше ни о чем не говорили. Обычные повседневные дела казались ничтожными по сравнению с поразительной очевидностью того, что целый ряд сверхъестественных деяний был совершен в том самом районе, где еще недавно мужчины стояли в ужасе, а женщины оплакивали потерю имущества и уничтожение плодов труда всей жизни.

Таких собраний, какие отец Джозеф собирал в маленькой церкви Святой Анны, таких перевоспитаний закоренелых отступников, таких обращений непокорных еретиков, такого благочестия среди женщин его паствы и таких щедрых пожертвований в различные фонды церкви, никогда прежде не знали в этом бедном приходе.

По мере того как слухи о чудесных исцелениях распространялись и, несомненно, усиливались, калеки из других приходов стали посещать нищенствующий и давно презираемый Пойнт и умолять о допуске к благодатному присутствию "Самого". Сверху и снизу по реке они прибывали все чаще и чаще, пока Касседи не стали испытывать нехватку времени, чтобы принимать их и одновременно вести домашние дела в своем хозяйстве. Их уединение уходило в прошлое, и на него приходилось оглядываться с сожалением и тоской. Майк больше не мог, вернувшись с работы, накинуть халат и натянуть чулки без обуви в уюте собственного дома. Дети с утра до вечера были одеты в свои лучшие платья и вели себя наилучшим образом, что, после того как новизна улетучивалась, становилось крайне утомительным. Бабушка МакКри, бедная женщина, не могла больше наслаждаться своей большой комнатой и прекрасной кроватью, видя, что днем в помещение вторгаются любопытные или беспокойные паломники, а ночью его обычно занимают один или несколько хромых, неходячих или слепых.

Поначалу, когда те, кто находился в тяжелом положении, просили о возможности занять большую кровать, сердца миссис Кэсседи и бабушки МакКри таяли, и незнакомцев принимали безвозмездно, чтобы они могли получить пользу от целебного влияния "Самого"; но через некоторое время, действуя по совету отца Джозефа, за эту привилегию стали брать небольшую плату. Честный священник, преисполненный благочестивой радости по поводу появления такого чуда в его приходе, уведомил об этом своего епископа, и тот немедленно прибыл, чтобы приложить печать своего одобрения к делу, которое обещало принести славу его епархии.

Когда великий человек вошел в почтенное жилище Касседи, маленькие девочки застыли в благоговейном молчании, а женщины нарядились, как на большой праздник, и с трепетной преданностью сопровождали его, в то время как даже Майк был вынужден остаться дома, отдать свободу своего мускулистого тела в рабство воскресной одежды и подчинить свою бронзовую шею несносным узам накрахмаленного воротничка. Епископ расспросил всех и остался доволен. Более того, он с удовольствием произнес епископское благословение и, уходя, оставил после себя запах святости и подтверждение своего авторитета. После этого двор Касседи уже не вмещал толпу, которая собиралась там ежедневно, и теперь уже известная семья тайно, но горячо желала вернуться к прежней безвестности и восхитительному покою тихого образа жизни.

Когда газета "Джефферсон Сити Палладиум" узнала об этом, а она в конце концов узнала, молодой и предприимчивый репортер был откомандирован для подготовки материала. Он посетил Фиддлерс-Пойнт, решив сделать хорошую историю из того, что, по его мнению, окажется незначительной сенсацией. Действительность настолько превзошла его ожидания, что по возвращении в редакцию он написал восторженный рассказ о своих открытиях, приукрашенный множеством остроумных штрихов оригинального характера, а также украшенный эффектной формой заголовка, которой не мог не ошеломить и самого глухонемого прохожего. В словах, которые могли бы украсить рекламный щит, людям предлагалось узнать, что открыта новая Лурдес, американская святыня, которая может соперничать с величайшими религиозными лечебными заведениями старого света. Об исцелении отца Берка было написано полколонки в статье, которая заняла полторы страницы "Палладиума".

Одним из немедленных последствий этой публикации стало то, что она привлекла внимание доктора Гамильтона Уилтона, крупного специалиста по нервным болезням, недавно вернувшегося из своего отпуска в Европе.

– Я просто проедусь и посмотрю на это, – задумчиво сказал он. – Во время подобной пандемии обязательно проявятся все фазы общественной истерии.

Визит доктора Уилтона в Фиддлерс-Пойнт был сопряжен с рядом неожиданностей. Прежде всего, он узнал в жилище Касседи свой собственный дом, построенный три года назад на реке Канзас, ниже Топики. Там он устроил нечто вроде скита, где иногда уединялся, чтобы в одиночестве заниматься научными экспериментами, которые были для него развлечением. Во время великого наводнения, когда он отсутствовал в Европе, это здание было смыто, и он предполагал, что оно вместе с содержимым превратилось в обломки и по частям было унесено в Миссисипи.

В сопровождении миссис Касседи доктор поднялся в комнату бабушки Маккреа, где старушка сидела в утомленном состоянии и рассказывала так часто повторяющимися фразами, что они звучали как заученный наизусть урок, дивную историю о чудесах, творимых "Самим". Углы комнаты уже начали заполняться коллекцией тростей и костылей, неизбежных принадлежностей лечебной святыни. Уилтон долго и с любопытством разглядывал картину над кроватью, потом с сочувственным интересом посмотрел на женщину, для которой, очевидно, эта выставка уже стала утомительным занятием. Он задумчиво положил руку на раму кровати и провел пальцами по резьбе. Один раз он, казалось, собирался что-то сказать в ответ на реплику бабушки МакКри, но в итоге лишь вежливо поблагодарил ее и, оставив в ее руке банковскую купюру, с поклоном удалился.