В алфавитном порядке

Мильяс Хуан Хосе

В зоне фетишей преобладали предметы сексуального характера и женское белье, и, хотя были там во множестве представлены разнообразные туфельки, ни одна из них не походила на башмачок, а потому Хулио постеснялся оставить его здесь и покинул эту область, так и не избавившись от своего талисмана. И направился к букве И, решив войти в статью инсульт и своими глазами увидеть, каковы были последние часы отца. Прежде всего,

его удивило, что по правилам в этом слове ударение стоит на втором слоге, меж тем как никто, включая и врача в клинике, не говорил так. А если это значит, что на другой стороне стали исчезать ударения? Недаром же говорится: «Великие потрясения поначалу дают себя знать едва заметной дрожью». Во всяком случае, войдя в словарное гнездо, он оказался в мире, где не действовала одна его половина. Здесь были, к примеру, супруги, из которых только один сохранил подвижность, хотя нередко бывало и так, что чету составляли двое полупараличных: в подобных случаях тот, у кого не действовала правая сторона, сожительствовал с тем, кому отказала левая, – и наоборот. И, как правило, мир этот был весьма экономичен, ибо действительность там была задействована только одним боком. Даже собаки здесь лаяли вполголоса, а кошки спали вполглаза, и дома были разделены пополам, и двери в одну половину были всегда заколочены, а сама она пустовала. Асимметрия эта проявлялась все же не столько во внешнем и формальном, сколько в функциональности, если не считать, разумеется, тех случаев, когда что-то одно было накрепко присоединено к другому – вот как с теми деревьями, у которых одна сторона всегда оставалась сухой и безжизненной. Правительство в свою очередь удовлетворяло только половину потребностей, испытываемых управляемыми, исполняя ровно половину предвыборных посул, которые в свою очередь составляли пятьдесят процентов от нужного и должного. У всех обитателей этой области имелась, как было сказано в энциклопедии, facies vultuosa: это выражалось в том, что лицевые мышцы, пребывавшие в полном беспорядке, подергивались тиком. Дыхание же у них было по типу Чейн – Стокса – так назвали это явление в честь двух британских медиков, описавших его в 1818 году, – то есть оно, поначалу слабое и поверхностное, становилось все более и более глубоким и медленным, потом почти полностью замирало, после чего начинался новый цикл. Хулио сразу понял, с чем имеет дело, потому что так в свое время, поразив его, дышал отец в больничной палате, и очень похожие звуки доносились снаружи, из внешнего мира, когда, прежде чем убежать в мир алфавитного порядка, он открыл балкон.

И, как следовало ожидать, книги здесь были разделены на две симметричные половины, но прочтению поддавалась только одна, тогда как другая издавала нечленораздельное косноязычное бормотание, которое постепенно стихало, сменяясь грозным безмолвием, затемнявшим смысл тех страниц, что все же читались.

Утомившись от блуждания по этому некомплектному миру, столь похожему на тот, реальный, из которого он так недавно бежал, Хулио стал раздумывать, не пройти ли по совету сестры в статью английский, чтобы присутствовать на похоронах отца, но понял, что попытка обмануть с помощью этой стратагемы алфавитный порядок будет с его стороны наивностью. И он отказался от этой идеи и, оглядываясь по сторонам в поисках места для отдыха, увидел, что находится невдалеке от слова человек. Но ведь он тоже был человек, и, значит, это место могло бы принадлежать ему. А вдруг там ему позволят оставаться среди себе подобных в преддверии новой судьбы, в ожидании голоса, который, прозвучав с той стороны, с изнанки носка или жизни, укажет ему место, где он наконец почувствует себя – собой.

Тут он подобрался к слову человек вплотную, перешагнул порог и наткнулся на невообразимое множество лиц и фигур. И множество это, колышущееся наподобие густой и вязкой жидкости, двигалось, но не в каком-то определенном направлении, и Хулио стал в конец этой алфавитной очереди, причем чувствовал одновременно и то, что всю свою жизнь стремился попасть именно сюда, и что это место удивительно похоже на школу, а потому в каком-то смысле казалось – он повторяет курс, в течение которого едва успел перекинуться с одноклассниками несколькими словами. По истечении какого-то неопределимого срока он, подобно сгустку, выбрался из этой жижи и уселся на чем-то вроде скамьи рядом с каким-то одиноким человеком.

– Что ты тут делаешь? – спросил он незнакомца.

– Жду, когда голос окликнет меня по имени и выведет из этой сумятицы. А ты?

– Я тоже.

Хулио вытащил из кармана башмачок и протянул его соседу, прибавив, что он приносит удачу. И в эту минуту послышался грохот тематического или логического порядка, расположенного за пределами порядка алфавитного, и оба поняли, что в очередной раз настал конец времен. Том энциклопедии, в котором оба они находились, раза два сильно и резко тряхнуло, но он тотчас замер, как самолет, выбравшийся из воздушной ямы. Хулио глубоко вздохнул и попытался представить себе миг, когда все это человеческое множество, частью которого был и он, выйдет из энциклопедии, как выходили из моря на сушу доисторические животные, – выйдет и заново воссоздаст действительность.