В алфавитном порядке
Шрифт:
Проходя по редакции к выходу, он задержался на минутку, чтобы выяснить у давнего сослуживца, который недавно похоронил отца, получил ли он скидку за напечатанное в газете извещение о смерти. Выслушав ответ и понимая, что надо как-то оправдать свой неряшливый вид, счел нужным рассказать о своих семейных передрягах и выслушать мнение тех и этих. И, пока слушал, проникся уверенностью, что вся редакция в полном составе, включая директора, давно уже посвятила себя не столько информированию граждан о действительности, сколько ее разъятию. И дело было тут не в достоверности фактов, сколько во впечатлении, которое, хоть и было мимолетней, чем взмах ресниц, обладало качеством самой непреложной истины: стоило лишь взглянуть, как жалко выглядят нависшие над своими столами редакторы,
Интерактивная студия в прежние времена была гаражом и сохранила кое-какие черты прежнего обличья, подобно тому как дьявол, воплощаясь в человека, сохраняет свои козлиные копыта. Двери были еще заперты, и Хулио бродил вокруг, мысленно беря на заметку все самое примечательное. Преобладали женщины с продуктовой сумкой в одной руке и с зонтиком – в другой, было и сколько-то небритых мужчин, которые ходили, сунув руки в карманы, словно там лежали пульты, управлявшие движениями тела. Все в совокупности носило несколько зоологический характер и напомнило Хулио, как он еще подростком ходил с матерью на рынок покупать существительные. Животное начало проявилось еще сильней, когда двери открылись и пришедшие всем стадом ринулись внутрь. Хулио внесло в студию волной этих тел, распространявших характерный запах волглой шерсти.
Кресла были грубо привинчены к бетонному полу с неотмытыми пятнами машинного масла. Хулио подумал, что так и начнет статью, и прислушался, как звучит в голове эта фраза: Кресла были грубо привинчены к бетонному полу с неотмытыми пятнами машинного масла. Ему понравилось, и он продолжал надиктовывать самому себе: Зонтики, вцепившиеся кривыми когтями в спинки кресел, только и ждали, когда можно будет броситься на невинную жертву.
Он вспомнил, как боялась зонтиков Тереза, как она старалась, идя с ним к выходу в кафетерии, держаться от них подальше; захотелось, чтобы все это поскорее кончилось и можно было вернуться в клинику. Показ начался с краткого содержания предыдущих серий: оказалось, что главная героиня, опустошенная после операции по поводу опухоли и потому лишенная возможности иметь детей, решила, несмотря на сопротивление мужа, привезти их из страны Третьего мира. Хотя он слышал это уже много раз, его, как всегда, потрясло выражение опустошенная после операции. Оказывается, можно опустошиться и продолжать жить. Может быть, существует даже какое-то тайное сообщество полых людей, подумал он и вспомнил, как с улыбкой сообщницы переглядывалась его жена с манекенами своего пола. Это было перед тем, как она отправилась на юг. Хулио попытался представить в таком виде и себя. Он никогда не слышал, чтобы такую операцию проделывали с мужчинами, но можно не сомневаться, что в процессе разъятия мира существует какая-то очередность.
Если вы согласны с тем, что такой женщине можно взять приемных детей, сдвиньте рычажок на ручке вашего кресла вперед, если нет – то назад. Хулио наблюдал за спорыми движениями своей соседки и тотчас понял, что в этом гараже управляют действительностью как самолетом. Более того, здесь и производилась реальность, производилась и – как вода по трубам – доставлялась в каждую квартиру с экранов. И разумеется, в городе полно таких подвалов, где маленькие группы сыроватых людей в эту самую минуту определяли, какой части мира существовать и дальше, а с какой следует покончить. Он понял все это, будто под воздействием озарения, – и оцепенел. Он бы выбрал, чтобы женщину не делали полой и бесполой; он был не согласен с этим, однако это уже произошло и назад пути не было. И теперь предстояло решить, заполнить ли ее существами из Третьего мира. Таково коварство реальности – всегда приходится совершать одни поступки поверх других, уже совершенных.
Он торопливо выбрался из зала, вышел на улицу и, спасаясь от дождя под карнизами, двинулся прочь, сосредоточенно сочиняя в голове свою статью. Как всегда, было трудно подбирать точные слова, но, помимо этого, угнетала мысль о том, что начальница откажется печатать материал. И спросит, не стал ли он снова жертвой некоего воображаемого действа? Может быть, может быть, но вместе с тем все было реально и вещественно, как младенческий башмачок, который он поглаживал в кармане пиджака. Взглянул на часы и решил, что сперва пообедает, а потом поедет в клинику.
По дороге он несколько раз заходил в торговые центры и считал, сколько пальцев у манекенов. У одних было по четыре, у других – по пять, но все, женские и мужские, были пустотелые и откликались гулким звуком, когда он постукивал по ним костяшками пальцев, словно прося разрешения войти.
В клинику он приехал к обеду и сразу же поднялся в блок интенсивной терапии. Никого из персонала на месте не оказалось, и он смог, миновав смотровое окошко, беспрепятственно подойти к кровати отца и торопливо сунуть под простыню починенную оправу. Поколебавшись мгновение – не положить ли туда и башмачок, решил, что не стоит: он принадлежит ему одному, хоть на этом отрезке жизненного пути сделался не столько талисманом, сколько бременем.
Терезы в кафетерии не было, и столик ее был пуст. Хулио присел за него и начал медленно есть, наблюдая, как заполняется зал людьми с мокрыми головами и плечами. Он взял себе комплексный обед, а к кофе попросил еще и рюмку коньяку, от которого слегка зашумело в голове. Допуская возможность, что Тереза стала невидимой даже для него, он говорил не шевеля губами, как с Лаурой, когда вокруг было людно, и рассказывал все, что произошло за это время: отец, не оправясь от паралича, впал в кому и теперь умирал в правостороннем заточении, ибо левая половина тела по-прежнему была отделена глухой перегородкой. Так или иначе, добавил он, оправу я ему починил, может быть, это окажет благотворное действие на течение болезни.
Да, вот еще что: он нашел правый башмачок сестры, амулет, о котором когда-то мысленно говорил за стойкой бара, еще до того, как познакомился с Терезой. Отец, оказывается, не выбросил его на помойку, как он думал, а хранил в ящике с инструментами – там же, где после алфавитной катастрофы держал и кусочки букв, из которых восстанавливал слова. Потом начал было рассказывать, что побывал в одном из подвалов, где происходит стирание мира, но, дойдя до этого места и не заметив невидимого присутствия Терезы, заподозрил, что и женщину тоже – может быть, из-за ее уродства – уничтожили, и поспешил убраться из кафетерия, покуда самого в мгновение ока не стерли, не отправили в небытие.
А когда оказался на улице, мысль о возвращении в редакцию показалась ему до того нелепой, что он и сам поразился, как можно было столько времени придерживаться логики, заставляющей потреблять часы и дни таким образом. И пошел под карнизами, ожидая, что вот-вот раздастся голос откуда-то с изнанки носка, с другой стороны бытия, и тогда он мигом перенесется куда надо, но так ничего и не услышал, а потом решил идти домой. Может быть, семейство уже вернулось с юга и хоть так восстановится тематический порядок существования. В надежде на это вообразил, как толкает тележку в супермаркете, а рядом идет его сын – совсем уже взрослый парень тринадцати (на самом деле – уже почти четырнадцати: исполнится в этом месяце) лет от роду.
В автобусе вытащил из кармана кассету и убедился, что Джон по-прежнему лежит у бассейна, что никакое происшествие не омрачило мир и покой этого дома, что парикмахер и его жена обсуждают сейчас, удастся ли им составить компанию некоему Питеру, собравшемуся на юг к жене и сыну, которые провели несколько дней у его тещи, которая вдова.
Вот наконец и появился тот неверный супруг, который заводит шашни, покуда семейство на юге. Хулио узнал себя в этом Питере: в то время, когда Лаура с сыном в отъезде, он спит с Терезой и с начальницей, совершая две измены сразу, – недурно для человека столь робкого. Ему бы хотелось зваться Питером на той, на английской, стороне бытия, но он перемотал пленку к началу, чтобы снова послушать разговор и убедиться, что говорить они могли только о нем. Если Лаура с сыном не вернулись, он найдет способ отправиться на юг с персонажами самоучителя.