"В алмазную пыль..."
Шрифт:
Бабич присел на край скамейки и, опустив плечи, начал рассказывать.
— Понимаешь, Миша, я не верю, что мы когда-нибудь ещё будем жить нормально. Рано или поздно Россия рассыплется так же, как в своё время Союз. А я не хочу снова быть нищим эмигрантом, это слишком унизительно. Скитаться с семьёй и выпрашивать милостыню где-нибудь в Тайване — это не для меня. Мои дети не должны узнать, что такое быть ненужным и нищим.
Нагнувшись, он пододвинул к себе рюкзак бандитов и, развязав его, вытащил небольшой, но, судя по усилиям его рук, тяжёлый холщёвый мешочек.
— Что это ещё
Распутав завязки, он запустил руку в мешок и вытащил что-то похожее на желтоватый речной песок в смеси с галькой. Присвистнув, Семён показал эту странную смесь Шалимову.
— Золотишко. Откуда оно у них? — после короткого раздумья он сам же ответил на свой вопрос. — Скорее всего, это старичок Зубрило намыл? А вся рыбалка для отвода глаз. О, дырки.
Действительно, золотой песок медленно сыпался на пол, но Бабича это ни сколько не взволновало.
— А-а, — догадался майор. — Похоже, это ты их, Мишка, той очередью наделал. Дорогой у Матвея был бронежилет.
Он небрежно бросил мешок с золотом на пол и, пробормотав: — А где же мои алмазы? — снова запустил руку во чрево рюкзака. На этот раз мешочек оказался не таким тяжёлым, но, развязав его, Семён расплылся в довольной улыбке, на лице его появилась странная смесь жадности и восхищения.
— Вот они! Смотри! — с явным упоением в голосе произнёс он, протянув подрагивающую от восторга ладонь с мелкими, невзрачными, беловатыми камушками к самому лицу Шалимова. Тот старался не потерять сознание, хотя от потери крови весь мир качался под ним, пытаясь спихнуть со своей поверхности куда-то в пропасть.
— Я как-то нашёл один алмаз в россыпи, на реке, — продолжал Семён, не отрывая восхищённого взгляда от своего богатства, — огранил его, сделал настоящий бриллиант. Если бы ты видел, какая это красота! Как играет в гранях свет! Это… это чудо! Это перевернуло всю мою жизнь, я уже ни о чём не мог думать, только об этом. А потом я поехал к Заике — Андрюхе Белому, я же говорил, что он теперь большой начальник на обогатительной фабрике. И он, дурак, показал мне, сколько они алмазов добывают за месяц. Это меня потрясло.
— Тогда ты и создал свою банду.
— Да, верно. С год назад я подмял Лалька под себя. Это я на самом деле убил Хомчика, на глазах у всех, там, в заимке.
— Ты их сразу… приговорил?
— Конечно. Зачем такому дерьму жить? Только Лалек как-то угадал свою судьбу. Грохнуть меня он побоялся, он моего взгляда даже не выдерживал.
— И ради этого… дерьма… ты похерил нашу дружбу?
Семён зло осклабился.
— Это не дерьмо, Миша, не дерьмо. Сейчас они стоят не так уж много, но я выйду в отставку, не торопясь буду огранивать их, и, через два года у меня будет столько бриллиантов, что хватит ещё и моим внукам.
Он бережно ссыпал алмазы обратно в мешок и довольным голосом сказал: — Понимаешь, Миша, алмазы обрабатываются только самими алмазами. Меня в своё время это поразило. Так и наша дружба. Всё стирается временем в алмазную пыль — любовь, дружба, привязанность. Так что прости, брат. Не вовремя ты приехал на родину.
Бабич поднял пистолет, и, глядя в черный зрачок, пистолетного дула Шалимов, почему-то, вспомнил Иринку.
"Наобещал девке с три короба: столицу, роскошную жизнь. Не повезло девчонке…"
Вспышка выстрела совпала с резким головокружением, и мир, крутанувшийся вокруг острого язычка пламени, исчез для журналиста навсегда.
Постояв у тела однокашника несколько секунд, Бабич отошёл к телу Лалька, протер рукоять своего пистолета, и вложил оружие в руку трупа. Свой табельный Макаров он подбирать не стал, а занялся самым главным сейчас делом.
Взял мешочек с алмазами, и, выйдя на улицу, Бабич прихватил с огорода давно запримеченную им лопату. Отойдя с полкилометра в лес, Семён огляделся и остановил свой выбор на большом, приметном кедре. Аккуратно вырезав лопатой небольшой квадрат дёрна, Бабич выкопал полуметровую яму, минут пять внимательно рассматривал на свету своё сокровище, а потом, со вздохом сожаления, погрузил в землю мешочек с алмазами.
— До свидания, мои дорогие. Я к вам обязательно вернусь.
Через полчаса он вернулся обратно, прошёл в сарай, затем ещё раз внимательно осмотрел всю обстановку в метеостанции, и пробормотал: — Вроде всё.
После этого он зашёл в одну из четырёх комнат дома, и, включив стационарную рацию, продиктовал в микрофон:
— Всем кто слышит. Говорит майор милиции Бабич. Срочно пришлите наряд милиции на метеостанцию Лазаревская. Мной обезврежена банда особо опасных преступников. Есть жертвы.
Он выключил микрофон, включил приём и услышал удивлённый, чуть искажённый помехами голос: — Андрей, что за глупые шуточки? Почему пропустили два сеанса связи?..
— Слушай, болван, — зло прервал диспетчера Семён. — Твой Андрей, вместе с его бабой, валяется мёртвый рядом с крыльцом! Сейчас же вызывай милицию и прокуратуру!
— Боже мой! — сдавленным голосом произнёс диспетчер, и отключился.
Вернувшись в столовую, Бабич увидел на столе начатую пачку «Примы». С торопливой жадностью он раскурил сигарету, но после первых же затяжек у него закружилась голова. Семён понял, что это от голода, но на разложенную на столе пищу посмотрел с отвращением. Он ещё не отошёл от пережитого. Машинальным жестом майор взял автомат и пошёл к выходу, на свежий воздух. Уже на пороге он услышал сзади странное, металлическое шипенье. Резко развернувшись Бабич вскинул автомат, ища глазами источник звука. Деревянная кукушка старомодных ходиков, выскочив из открывшейся дверцы, успела только начать своё традиционное, хриплое «Ку-ку», как автоматная очередь в дребезги разнесла её деревянный домик. В метеостанции снова остро запахло порохом, Семён, опустив автомат, выругался, затем медленно, с усилием провёл ладонью по лицу.
— Глупо, майор, глупо… — тихо пробормотал он, переступая через порог.
Выйдя на крыльцо, Семён осмотрелся по сторонам, глянул на небо и на часы. По его расчётам вертолёт должен был прилететь как минимум через час. Во всех его движениях чувствовалась усталость.
— Ладно, можно пока и отдохнуть, — разрешил майор сам себе и, усевшись на крыльцо и прислонившись спиной к теплым доскам перил. Докурив сигарету, он выкинул окурок и прикрыл глаза. Лишь обветренные губы шепнули: — Всё вроде… вроде всё…