В Августовских лесах
Шрифт:
Усов вынул из кармана ключ от сейфа и, вытащив документы, положил их в полевую сумку.
Вошел Шарипов. Он только что вылез из траншеи. Его брюки и гимнастерка были в глине. Большие выразительные глаза политрука остановились на Усове.
– Телефонную линию я приказал провести в траншеи, чтобы не бегать сюда.
– Документы приказано отправить.
– Раз приказано, значит, отправим.
– Вот и началось, Саша!
– сказал Усов.
– Началось. Будем держаться. Я должен быть во второй траншее. Ты здесь будешь? В первой?
–
Усову хотелось рассказать о том, при каких обстоятельствах он отправил в тыл Олю и Шуру, но он не сделал этого: не поворачивался язык.
– Ты распорядился поставить на чердаке пулемет? Если начнут сильно обстреливать, его надо снять, - сказал Шарипов.
– Юдичева я предупредил.
Усов протянул Шарипову несколько пачек револьверных патронов, которые взял из сейфа.
Во дворе заставы разорвался тяжелый снаряд. С потолка посыпалась штукатурка. От командирского дома послышалась близкая пулеметная стрельба. Усов и Шарипов пошли к выходу.
– Слушай, Александр: прикажи бить только прицельным огнем. Патроны надо беречь. Мы не знаем, сколько нам придется держаться. Ну, дорогой Саша, держись...
Шарипов кивнул головой и, согнувшись, побежал во вторую траншею. Усов, придерживая полевую сумку, прыгнул в первую траншею и, подойдя к снайперу Владимирову, спросил:
– Как дела?
– Все в порядке, товарищ лейтенант, - повернув к нему возбужденное краснощекое лицо, ответил пограничник.
– Вон посмотрите!
– Владимиров показал на приземистые ветлы.
Под одной из них Усов увидел в бинокль три трупа в серо-зеленых мундирах, четвертый лежал подальше.
– Молодец!
– Они, товарищ лейтенант, какие-то бесшабашные, сами на мушку лезут!
– не выпуская из рук винтовки, сказал Владимиров.
Голубые глаза солдата блестели острой взволнованностью, ему было приятно, что его похвалил начальник. Перейдя на полушепот, Владимиров спросил:
– А в Москве, товарищ лейтенант, знают, что на нас напали?
Этот вопрос Усову задавал не только Владимиров, спрашивал об этом и Юдичев, когда они поднимались на чердак, спрашивали и другие. Однако Владимиров, не дав лейтенанту ответить, быстро проговорил:
– Ну, конечно, знают... А подмога нам будет, товарищ лейтенант?
– Непременно будет подмога. Но мы должны держаться, товарищ Владимиров, крепко держаться.
– Я окопчик давно приготовил. Видите? На дерне даже цветочки растут.
И в самом деле: окоп был вырыт давно, и на его бруствере росли одуванчики и белая кашка. Еще раз похвалив снайпера за меткую стрельбу, Усов прошел в другой конец траншеи. Здесь были Лысенко, Румянцев и Бражников.
– Как пулемет, Бражников? Исправен?
– спросил Усов сержанта, наблюдавшего за местностью.
– Так точно, исправен! Фашисты было опять стали подниматься, да мы их так чесанули, что они сразу притихли. Только минами, проклятые, донимают. Я, товарищ лейтенант, приказал снять с кладовки двери и соорудить верхнее укрытие.
– Правильно распорядились, - сказал Усов.
– Тут
Оторвав руки от рукояток станкового пулемета, Бражников повернул голову и, казалось, совсем неуместно улыбнулся. Мина уже пролетела и разорвалась где-то позади траншеи. Лысенко и Румянцев сидели с втянутыми в плечи головами и с удивлением смотрели на сержанта.
– Эх, орешки кедровые! Чего притихли?
– крикнул Максим Бражников. Не ломайте фуражек, все равно не поможет. Я в Монголии спервоначалу минам и пулям тоже кланялся, а потом обвык. Страх, ежели он есть у кого, загоняй его в патронник!
– Как это в патронник?
– удивленно спросил Лысенко.
– А так: когда досылаешь патрон, страх туда из груди выдуй и крепче патрон загони. Страх-то тогда на кончике пули улетит - и гаду, врагу твоему, достанется. Ты только бей его и посылай патрон за патроном. Но ежели струсишь, считай - пропал!
Усов с улыбкой смотрел на широкий, гладко остриженный затылок Бражникова, на потемневшую от пота и пыли гимнастерку, туго обтягивающую мощную спину. Лысенко что-то сказал Румянцеву и с улыбкой на запачканном землей лице резким рывком загнал в карабин патрон.
Во второй траншее стрельба становилась все гуще. Здесь, в первой, тоже чаще стали посвистывать пули и рваться мины.
– Смотрите, товарищ лейтенант!
– крикнул Бражников.
– Снова во весь рост перебегают.
Простым глазом было видно, как за ветлами, впереди кустов, перебегали фашистские солдаты.
– Ого-онь!
Усов, прижавшись грудью к краю окопа, выбросил на бруствер винтовку и выстрелил.
Бражников, вздрагивая широкой, могучей спиной, хлестко бил из станкового пулемета. В другом конце траншеи стреляли ручные пулеметы. Атака гитлеровцев захлебнулась в самом начале. Вражеские солдаты скрылись в кустарнике, оставив под ветлами много убитых.
Вдруг над головами пограничников с тяжелым свистом один за другим полетели снаряды. Они подняли в расположении гитлеровцев черные взбросы земли вместе с толстыми ветлами. Следом полетела вторая серия снарядов. Это открыла огонь по гитлеровцам наша артиллерия. Над фашистскими войсками серой тучей поднялась густая, перемешанная с дымом пыль.
– Наши бьют, товарищи! Наши!
– крикнул Лысенко.
– Начальника заставы к телефону! Просит подполковник Рубцов! Рубцов просит, Рубцов!
– бойцы с радостью передавали по траншее фамилию артиллерийского командира. Все знали, уважали и любили сурового батарейца.
– Вот видите, друзья, пушки нам помогают!
– говорил Усов, пробираясь вдоль траншеи к телефону.
– Спасибо, Зиновий Владимирович! Спасибо!
– присев на корточки, закричал в телефонную трубку начальник заставы.
– Ударить южнее канала! Квадрат двадцать четыре сорок шесть! Отбили танковую атаку? Поздравляю! Говорили с Москвой? Неужели? Будем стоять насмерть! Спасибо за помощь!