В Березках звонит колокол
Шрифт:
За работой Ленин все чаще и чаще забывал взглянуть на часы. Но после этого случая почти каждый раз перед тем, как сесть за стол, он тихонько от всех приподымал звенящий колокол зеленого абажура: проверял, та ли лампа стоит.
Разные люди глядели на ту лампу, на ее желтую, слабую, еле тлевшую нить. Разные при этом у людей были мысли, разные возникали чувства.
Один посмотрел, посмотрел и сказал:
— Россия во мгле…
Другие видели дальше и думали: «Рассвет над Россией!..»
СУББОТНИК
Железнодорожные
Когда рабочие, наспотыкавшись о заваленные сугробами рельсы, подошли к поезду, им даже не по себе стало — то ли декабрьские сумерки так быстро нагрянули, то ли состав был действительно таким длинным, но до конца его разглядеть было невозможно.
— Да-а… Тут не только дотемна — до утра не управишься! — вздохнул кто-то негромко, но так, что все сразу услышали.
На человека, сказавшего эти слова, тоже негромко, но дружно зашикали:
— А ты не робей…
— Дело ведь добровольное. Хочешь, ступай домой, мы и без тебя бревешки перекидаем.
— Без меня не перекидаете, потому как я отсюда никуда не уйду.
— Вот это совсем другой разговор!
И субботник начался. Неуклюжие, длинные бревна дружно стягивали с платформ. Высоко над составом уже где-то звучало извечное:
— Раз-два, взяли!..
Еще минута — и песня, как всплеск буферов, покатилась по всему составу:
— Еще ра-ази-ик! Еще раз!
Казалось, уже никто и ничто не в состоянии нарушить этого ритма, этого веселого шага «Дубинушки».
Но в самый разгар работы песня вдруг оборвалась — от платформы к платформе, из уст в уста множеством голосов передавалось, на ходу подхватывалось одно и то же могучее слово:
— Ленин!..
Да, это был он! Невысокий, в черном треухе, он вырос откуда-то из снежной кутерьмы и, весело поздоровавшись с незнакомыми ему людьми, сразу же растворился в толпе, попытавшейся было его приветствовать:
— Нет, нет! Никаких митингов. Не будем терять золотого времени. За дело, товарищи!
И вот уже вместе с двумя рабочими он подымает и тащит с платформы плавно покачивающееся, облепленное снегом бревно, и снова перемешивается с ветром на минуту притихшая песня:
— Э-эх, зеленая, са-ама пойдет. Подернем…
Ленин не сразу замечает, что бревна, под которые он старается подставить то одно, то другое плечо, все какие-то удивительно легкие, почти невесомые. Ему сначала даже кажется, что причиной тому — знакомая с детства «Дубинушка».
Но вот Ильич, громко рассмеявшись, спохватывается:
— Ну и мудрецы! Кого провести захотели! Мы ведь тоже не лыком шиты!
Как это он их сразу не разоблачил! Двое его напарников, берущих бревно с двух концов, намного выше, сильнее его, и он, идущий между ними, по существу еле-еле дотягивается до тяжелой ноши, едва касается ее своим плечом!
— Не-ет, товарищи, так дело не пойдет! Я же сказал вам, что пришел не шутки шутить. Давайте по-честному, или я уйду в другую бригаду.
— Владимир Ильич, мы по-честному. Вам показалось что-то…
— Ну так вот, чтобы никому ничего не казалось, я встану с краю, а вот вы, — Ленин дотронулся пальцем до могучей груди одного из парней, — вы вставайте в середину, вот сюда, на мое место. Перегруппировка сил иной раз бывает полезной. Пожалуйста!
Поменялись местами. Понесли.
Но, как на грех, бревно опять почти висит в воздухе где-то над самым ленинским плечом, а Ильичу за воротник только ржавый снежок осыпается!
Рассердился Ленин. Даже вспылил немного:
— Да за кого же вы меня принимаете, черт возьми?! Ну скажите по совести, уважаете вы себя и меня хоть на столечко?
— Мы вас любим, Владимир Ильич. А бревно это просто горбатое. Как ни поверни, все топорщится. Сейчас другое возьмем.
Ленин не сказал больше ни слова, только слегка покачал головой и взглянул на смущенных хитрецов глазами, в которых веселые искорки перемешивались с колючими. Потом, глубоко запустив руки в карманы пальто, по-военному резко повернулся — пошел искать себе новых напарников.
Ленин работал вместе со всеми долго и упорно, пока весь состав не был разгружен. А было в том составе больше сорока двойных, четырехосных платформ и на каждой бревен целая гора.
Но странное дело — к кому бы из рабочих в тот вечер ни подходил Ильич, в чьей бы бригаде ни грел озябшие пальцы у костра — все люди казались ему великанами, просто чудо-богатырями какими-то! И за какое бы бревно он ни брался, под какое бы ни подставлял плечо — все были легкими, одно легче другого, и как пушинки сами плыли по воздуху.
МЯЧ С ЗОЛОТЫМ ПОЯСКОМ
Это была необыкновенная приемная. Народу всегда было так много, что, казалось, города и села, целые губернии проходили здесь за один только день. И никто не дожидался своей очереди слишком долго.
Ленин работал по шестнадцать часов в сутки, и среди этих шестнадцати обязательно отводилось время, и немалое, для приема людей — самых неожиданных, не предусмотренных никакими регламентами и распорядками.
Так было и в этот день.
Один за другим через дверь, ведущую в кабинет Ленина, входили и выходили многочисленные посетители. Секретарь едва успевал «регулировать движение»: