В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»
Шрифт:
— Чего-то не то, Марин. Давай вернёмся.
Она готова была буквально сжечь его своим презрением. Однако ничего не сказала. Прислонилась к жёсткому стволу: идти назад было, наверно, правильно, но слишком уж далеко и в горку…
Ну и лес же столпился вокруг неё! Даже ни одного пенька кругом не было, ни одной бумажки, ни одного окурочка… Словно тут отродясь людей не бывало.
— Ты о чём думаешь? — спросил Семьянин.
— Ни о чём я не думаю. Я отдыхаю!
— На. Хочешь? — Семьянин вынул из кармана что-то завёрнутое в газету. И на вопросительный Маринкин взгляд сказал: — Хлеб, три куска.
Маринка хотела зашвырнуть этот несчастный кулёк, но опять сдержалась, только презрительно отвернулась от Семьянина.
— Хорошо бы сейчас зима была, — сказал Семьянин.
— Это ещё зачем? — Она глядела куда-то в глубь леса.
— По следам бы нашли…
— Ты что, совсем?! — закричала вдруг Маринка. — Вот ещё дуб на мою голову! Зимой холодно, ты слыхал про это, житель степей?!
Ей хотелось разреветься, раскричаться, убежать. Но кричать среди пустого темнеющего леса страшно, а бежать и того страшней. Потому что бежишь, бежишь, деревья мелькают… А как остановишься — вот жуть-то охватит!
— Ты не отдохнула ещё? — спросил Семьянин.
— Тебе какое дело?!
— Пошли бы тогда. Надо… надо бы место поискать.
— Какого тебе ещё места не хватает?
— Это… Марин… — Он посмотрел на неё словно виновато. — Ну… в смысле для ночлега… — И тут же перебил себя: — Только ты… Нас искать только завтра начнут. По-серьёзному. Родители часов в десять забеспокоятся. Ну и вот… Пока чего… Пойдём, пожалуйста, Марин.
Солнце, как и они, уже давно заблудилось в бесконечном лесу. Просвечивало к ним издали, сквозь миллионы стволов и веток.
— Ну и куда мы опять пойдём?
— На дорогу, — сказал Семьянин.
— Зачем?
— Я, знаешь, подумал: там же всё-таки что-нибудь есть. В другой стороне.
— Эх ты, следопыт! Я и то поняла! По твоей дороге сто лет никто не ходил. На тот свет твоя дорога!
— Это правильно, Марин. Но всё равно там чего-то должно быть.
— Мне холодно! — презирая себя и почти плача, крикнула Маринка — слабое эхо мелькнуло где-то по кустам.
— Холодно, да? — Семьянин осмотрел её с ног до головы: — У тебя ноги мёрзнут, Марин… Конечно: юбочка какая короткая.
— У вас в степях такие не носят?
— У нас же погода теплей, — машинально ответил Семьянин. А сам в это время…
— Ты что, дурак! — закричала Маринка.
— Да не бойся. У меня ещё трико под низом.
— Какое трико?!
— Сейчас увидишь.
— Не смей! — Маринка отвернулась, но слышала, как продолжает позвякивать ремень. — Я тебе приказываю!
— Возьми штаны, Марин… Что, думаешь, я голый? Да пожалуйста, посмотри. — И вдруг закричал: — Ай! Ай!
Маринка испуганно оглянулась — Семьянин улыбался. Он был в синих тренировочных штанах. А свои линялые мешковатые джинсы держал в руке — протягивал Маринке.
— Дурак ты набитый!
— Не дурей тебя! — Семьянин опустил голову. — Чего ты меня дураком обзываешь? Чего я тебе плохого сделал?! — И потом как приказал: — Надевай штаны!
И опять бездомное эхо выглянуло из-за деревьев. А лес всё темнел…
— Отвернись хотя бы!
Глотая слёзы, она влезла в Семьяниновы джинсы. Секунду подумала: юбку внутрь или сверху… Наверное, лучше внутрь. Стала затягивать ремень… Хм, ну естественно: на ремне у этого жирняги и в помине не было дырочки для её талии.
— Эй! — позвала она робко и тут подумала, что даже не знает, как его зовут… Вася, что ли?
Семьянин сразу понял, в чём дело. Сунул руку в карман джинсов — надетых теперь уже на Маринку, — вынул нож, проколол в ремне новую дырочку. Потом встал на колени, подвернул ей штанины.
— Ну, порядок?
Маринка могла только догадываться, какой ужасающий вид был у неё в этом «комбинезоне»!
Он строго взял её за руку и повёл, штаны шмурыгали по траве. Она плелась сзади, не выдёргивая руки — как маленькая. Куда они опять шли и зачем, Маринка не знала. И не спрашивала: идут — значит, ещё есть какая-то надежда. Вот если остановятся…
Вихлявая тропинка снова вывела их на дорогу. Это действительно была старая дорога, странная. Еловые корни накрепко скрутили её деревянными узлами. И ни следочка кругом… Маринка шла, спотыкаясь о твердокаменные эти скрюченные еловые пальцы.
Уже сильно смеркалось. Ещё немного, и звёзды высыплют над лесом. Тогда уж совсем конец — ночь!
И тут неожиданно они вышли на поляну. Сразу лес расступился. Они чуть ли не побежали, словно дорога резко прыгнула под горку… И остановились у самого края. Это была как бы маленькая страна пеньков. Ни одного дерева. Даже ни кустика. Только пни!
Семьянин отпустил Маринкину руку, прошёл по поляне вперёд, потом влево, вправо, вернулся:
— Ты чего стоишь? Садись, Марин… Вон сколько… стульев.
Маринка села на пенёк. И тут же почувствовала, что приклеилась к смоле. И Семьянин это каким-то образом понял:
— Да сиди-сиди, ерунда. Они старые уже, джинсы.
И тоже сел.
— А дальше? — спросила Маринка. — Мы пойдём?
— Не, Марин. — Он старался говорить как можно аккуратнее. — Мы здесь побудем. Дорога, понимаешь, я посмотрел… а её нету — она просто сюда вела.
— Как же… мы здесь побудем?
— Переночуем… Только ты не бойся! Вон какой стожище, видала?
Посреди поляны действительно громоздился высокий пузатый стог.
— Сено, понимаешь ты, — объяснил Семьянин. — Закопаемся — и тепло.
Стараясь быть деловитым, он поднялся, стал ходить по поляне, словно ничего ужасного не происходило. Зачем-то несколько раз наклонился. Маринка сидела приклеенная к пеньку, словно какая-то муха… Приклеенная ко всему этому лесу! И думала она только об одном — лишь бы не разреветься. Но знала: слёзы её совсем рядом… окружили глаза. Как тьма — настоящая, густая! — окружила эту поляну, тускло освещённую куском неба, что висел наверху.