В бессердечном лесу
Шрифт:
Днем, во всяком случае, мне нужно прополоть сад, приготовить еду и воспрепятствовать шалостям Авелы (тщетная задача). По ночам мы с отцом заполняем звездные карты и попиваем чай с корицей. Но после, когда я заползаю в кровать и пытаюсь уснуть, ничто не мешает тому дню в лесу проигрываться в моей голове снова и снова – бесконечный парад крови и листьев, увенчанных короной из фиалок.
Невозможно определить тот момент, когда мои мысли сменяются кошмарами, ведь что во сне, что наяву я вижу одно: желтые глаза, серебряную кожу и алую кровь, капающую на землю.
Но
Она убивает меня снова и снова, ее зубы впиваются в глотку, ветки пронзают грудь. Я тону в грязи, листьях и крови.
А затем просыпаюсь с криками на устах. Сердце бешено колотится, тело скользкое от пота.
После этого сон меня покидает. Я надеваю халат и поднимаюсь в обсерваторию. Открываю купол и настраиваю телескоп. Планеты, звезды и старые истории о созвездиях дают мне необходимое утешение.
Астрономы предполагают, что созвездия не всегда выглядели так, как мы видим их сейчас – мало-помалу они сместились со временем. Возможно, через пару тысяч лет я бы даже не узнал Туисог Милейниг – Злобного Принца – или Морвин, Деву. Вполне вероятно, что будущие астрономы переименуют эти созвездия, придумают им новые мифы. Но я не могу представить Злобного Принца кем-либо другим, кроме как вором, который предал Морвин и украл ее корону. Чтобы скрыться от нее, он сбежал на небеса и превратился в созвездие. Но ее не проведешь; она последовала за Принцем и теперь ежегодно гонится за ним по эклиптике, протягивает руку к короне, но никак не может поймать.
Разумеется, это полная чушь. Но мама обожала эту сказку.
Мысли о ней приносят боль. Я перевожу телескоп на другую часть неба и засыпаю на стуле, забыв о существовании всего, кроме звезд.
Отец возвращается к работе на ферме Бреннанов, а я продолжаю ежедневно ухаживать за домом и Авелой, собирая кусочки себя, которые откололись в Гвиденском лесу.
Это тяжело, даже очень. Как бы я ни старался, я не могу влиться в ритм привычной жизни. Меня не отпускает тревожное чувство, взгляд постоянно возвращается к деревьям над отцовской стеной. С каждым днем они опускаются все ниже, царапая камень листьями. Такое ощущение, будто лес наблюдает за мной. Ждет.
Я не доверяю ему. И не доверяю себе рядом с ним.
Поэтому я стараюсь не выпускать Авелу из дома, насколько это возможно.
В отместку она научилась самостоятельно открывать дверь, и тогда уж приходится с ней гулять, чтобы хотя бы знать, где она.
Папиной стене я тоже не доверяю.
Весна сменяется летом. Авела помогает мне собрать первую клубнику с огорода. Большая часть ее ягод так и не попадает в корзинку, и скоро она вся измазывается в липком красном соке. Я умываю ее водой из насоса, а она смеется, извивается и кричит.
– Пойдем внутрь, малышка, пора обедать.
– Хочу гуля-я-я-ять! – протягивает сестра.
Я не могу ей отказать и устраиваю пикник; мы трапезничаем на подстилке под прямыми лучами теплого солнца. Из леса дует прохладный ветерок, принося запах земли, растений и этой едкой вони чего-то мертвого. Я выкидываю из головы воспоминание о желтых глазах и крови, капающей с серебристой кожи.
Усталость давит на меня тяжким грузом. Прошлой ночью кошмары снова вынудили меня пойти в обсерваторию – как и каждую ночь с тех пор, как отец спас меня, – а Авела проснулась раньше обычного. Она съедает половину картофельной запеканки с бараниной, слизывает подливу с пальцев и требует молока. Я ложусь на подстилку, а сестра, попивая молоко, прислоняется к моей груди и опускает голову мне на плечо.
Деревья перешептываются, в огороде мирно жужжат пчелы. Подстилка такая мягкая… Мои веки плавно смыкаются.
Впервые за пару недель я впадаю в глубокий сон без сновидений. Какой-то частью сознания я уверен, что Авела тоже спит у меня под рукой.
Но когда я с дрожью просыпаюсь, уже далеко за полдень и я один, пустая бутылочка Авелы валяется рядом.
С секунду я не понимаю, почему меня внезапно охватил парализующий страх. А затем поднимаю взгляд и вижу дыру в папином ограждении.
Нет. Нет. Это все не по-настоящему. Мне снится сон.
Я рывком поднимаюсь и бегу к стене. Земля бугрится от корней дерева, которые каким-то чудом выросли за то короткое время, что я спал, и сместили камни. Дыра достаточно большая, чтобы через нее пролез ребенок. В платье того же голубого цвета, что клочок ткани, зацепившийся за острый край камня. Деревья устрашающе шелестят, хотя ветра нет.
Я не могу дышать. Это сон.
Но когда я провожу пальцем по обломку камня, то резко втягиваю воздух от укола боли и выступившей капельки крови.
Мое внимание привлекает что-то за стеной, что смотрится не к месту на фоне подлеска.
Это ботиночек Авелы: потертая коричневая кожа, расстегнутый ремешок.
Я перелезаю через стену, прыгаю с другой стороны и поднимаю его.
Я будто застрял в одном из своих кошмаров. Это не может быть правдой. Это сон.
Но нет, о Господи, это не так.
Меня бесконтрольно трясет. Пожалуйста, умоляю, пусть это будет сном. Я не могу вернуться туда. Не могу.
Деревья шепчутся вокруг меня, земля бугрится от новых корней, движущихся под землей, как живые существа.
Ужас душит меня, парализует. Но я не могу бросить сестру на съедение лесу. Нет. Я найду ее. И спасу, как отец спас меня. А затем мы втроем уедем отсюда. Далеко-далеко. И никогда не вернемся.
Не переставая дрожать, я прячу ботинок Авелы в карман и захожу под кроны деревьев.
Глава восьмая. Монстр
Души слишком тяжелые.
Я больше не могу их нести.
У основания ясеня есть небольшой кусочек земли, густо поросшей мхом. На нее пятнами падают лучи солнца.