В центре Нигде
Шрифт:
Может, я просто схожу с ума? Прямо, налево… Впереди меня – винтовая лестница наверх, освещенная теплым охристым светом; а я все пыталась понять, как за столько многочисленных посещений библиотеки я не заметила этой лестницы. Даже не знала, что наверху есть еще этаж – никогда сюда не уходили посетители, никогда мистер Дебуа не упоминал дополнительной секции. Похоже, единственным способом узнать, в своем ли я уме, было проследовать наверх.
Глава 2
выше и выше, до крайней высоты
Ступени
Когда же многочисленные ступени остались позади, и я пересекла высокие дубовые двери – моим глазам предстал невиданной красоты зал. Книжные полки во все стены, ровные стеллажи – корешок к корешку, цвет обложки к цвету, – запрятанные в укромных местах рабочие столы с мягкими стульями – все для того, что работать и читать в полном уединении. Тишина трепетная, проникающие сквозь плоть к самой душе. Лишь неспешный шелест страниц, воркотание мягкого карандаша о бумагу… Впервые за долгое время я прочувствовала такую тишину, такое умиротворение. Мир в последние годы был оглушительно шумным – рокотание войн, стоны революций, а затем безудержная какофония звуков возрождающегося из пекла мира. И от этого яркого звучания стало практически невозможно укрыться: ни дома, ни в уютных забегаловках, ни в закутках города; звучание мира все равно проникало и затягивало тебя в свой сумасшедший круговорот событий и эмоций, заставляло торопиться: торопиться жить, любить, чувствовать, совершать безумства и играть в красочном спектакле. А здесь… В этом месте время замерло. Не нужно спешить. Можно выдохнуть, собраться с мыслями.
Я и сама не заметила, как замерла в дверях, практически с придыханием смотря по сторонам. Книги, зеленые листья живых папоротников и монстер, окна-виражи, наполненные причудливыми существами и бесстрашными героями, льющийся через цветные стеклышки обволакивающий свет…
Деревянный пол словно поглощал звук моих шагов – я прошла дальше, не в силах сдержать себя от бесстыдного разглядывания интерьера; почему же никогда Дебуа не приглашал своих посетителей наверх? Внизу – серое затхлое помещение, где воздух полон книжной пыли, а вечерами возникало чувство, будто из углов за тобой без устали наблюдали.
Но в следующую секунду я и вовсе потеряла дар речи: за раздаточным столом, за которым виднелся вход в фондовое или архивное хранилище, сидел Исраэль.
Не постарел ни на миг. Не изменился ни на морщинку. Одетый в костюм начала века, он меланхолично листал книгу в тысячу страниц, рассматривая небольшие картинки-иллюстрации в углах.
Я заморгала глазами, ощущая тяжелый ком чуть ниже ребер – от волнения даже похолодели кончики пальцев. А Исраэль, видимо ощутив мой взгляд, поднял голову от книги. Улыбнулся широкой улыбкой, тряхнул головой, отчего рыжие его кучеряшки забавно отпружинили. Невысокий, все в той же приятной полноте; и, кажется, даже с теми же изумрудными подтяжками.
– Анна, дорогая! Сколько лет! Как выросла, похорошела… – он нерасторопно поднялся, задевая подставку для книги; поворчал, пытаясь вернуть ей прежний вид, но быстро отвлекся на мою персону. – Ну что же ты стоишь? Что с глазами? А, понимаю, понимаю; наверное, еще не можешь до конца все припомнить. Или переживаешь о путешествии? Не беспокойся, оно пролетит как миг! – Исраэль искренне рассмеялся, беря мои руки в свои.
– Я… Признать честно, Исраэль, я не совсем понимаю, о чем Вы говорите, – голос мой предательски сорвался, а веселость мужчина сменилась легким недоверием и переживанием. – А когда Вы переехали? Еще до революции? А… Книги вокруг, это Ваша прежняя коллекция?
Мне не хватало сил задать главные вопросы. Припомнить? Переживаю о путешествии? Что я должна знать?.. Но, похоже, это не было нужно. Исраэль, не выпуская моих рук, сделал полушаг. Сощурился и проговорил медленно и тихо:
– Григорий Павлович разве не говорил с тобой?..
В эту секунду сердце сделало кульбит и полетело вниз, в бесконечную пропасть. Я даже ощутила, как по ребрам заскользил холодок. Глаза Исраэля округлились.
– Как?.. Он ведь должен был… Вчера все сообщить, когда… – мужчина замолчал. – Либо раньше; он ведь говорил с тобой раньше, – мужчина опасливо оглянулся и, понизив голос, приблизился ко мне, – о Вакууме?
– О Вам откуда известно о его теории?
– Ох, Анна, я ведь… – Исраэль вновь оборвался на полуслове, но многозначительно развел руками, стараясь объять всю библиотеку.
– Что мне должен был сообщить отец? Это как-то связано с его отъездом? О чем я должна знать?
– Прошу, дорогая, успокойся; я бесконечно хотел бы тебе помочь, однако не могу отвечать на вопросы. Есть негласные правила, Анна, и я не могу говорить, пока ты сами не вспомнишь, не узнаеешь, не откроешь… – он виновато покачал головой. – Я был убежден, что ты пришла сюда, потому что он успел все…
– Успел? – почти болезненный вскрик.
– О, нет-нет-нет! Это… Это тяжело. Я не могу объяснить, мой дорогой ребенок, не могу! Почему ты здесь? Как ты пришла? Как нашла?
– Так найти не сложно, – я окончательно запуталась, а от волнения начинала кружиться голова. – Прямо… Налево… Мне девушка подсказала внизу…
– Какая девушка?
– Она… – я постаралась описать ее, и с ужасом обнаружила очередное смутное пятно в памяти. – Я ведь только видела ее; она… Она… У нее было украшение на шее. Змеи. И… Глаза девушки – как будто золотились, – Исраэль, нахмурившись, слушал. – С ней был мужчина… И… Ах, да, конечно! Я не брежу; она передала мне письмо от отца, – спохватившись, я протянула конверт Исраэлю. – Возможно, это сможет что-то объяснить Вам, а Вы – мне.
Мужчина спешно распаковал конверт, извлек письмо. Отвернулся, чтобы я не различила слов в нем; а я даже не старалась подсмотреть – прежнее волнение вернулось клубящимся комком слез в горле. Возникало чувство, что все вокруг были осведомлены во всей происходящей неразберихе, и только я тонула в этом болоте из непонимания. Казалось, что все вокруг – спокойны и сосредоточены, и лишь я разрываюсь в неясности.
– Гм… Хм… – Исраэль перечитал письмо еще раз, прежде чем обернуться ко мне. – Ну, что ж, для меня все стало понятно.