В час дня, Ваше превосходительство
Шрифт:
Болотин кивнул.
— Упирался я, а Свердлов говорит: «В Иваново-Вознесенске большевиков хватает, а в Ярославле…»
— Что еще вам Марат сказал? — вызывающе спросил Дюшен.
— Я вас не познакомил, — сказал отец. — Товарищ Болотин, а это, Анфим, товарищ Дюшен из Ярославля.
Анфим подал руку. Шрам у Дюшена задергался.
— Выходит, будем земляками? — заметил Болотин. — Вы там что сейчас делаете?
— Вы не ответили на мой вопрос: что вам еще Марат сказал?
Болотин усмехнулся:
— Яков Михайлович сказал, что у нас в Иваново-Вознесенске меньшевикам никогда не везло,
— Добивать?!
– выкрикнул Дюшен. — Иного вам непримиримый Свердлов предложить не мог.
— Не торопитесь с предположениями, товарищ Дюшен, — спокойно ответил Болотин. — Никто вас добивать не собирается. Придет время, сами исчезнете…
Дюшен вскочил, ударом ноги распахнул дверь, с порога крикнул:
— Будь здоров!
— Озлобился, — усмехнулся отец. — А был хороший человек, храбрый. В Александровском централе бандита Ваську Клеща утихомирил. Тот напился и полез с ножом на политических. Это Клещ лицо ему испортил.
В окно стукнули.
Вошел широкоплечий, плотный солдат среднего роста, прическа ежиком.
Отец кивнул ему — видимо, они сегодня уже встречались.
Солдат посмотрел на Андрея, в голубых глазах сверкнули озорные искорки, — Андрей!
И, не дождавшись ответа, обнял его.
— Помнишь, как я тогда, в лесу, у тебя самый большой гриб сломал? Боровик?
Отец засмеялся:
— Где ему помнить! Ему в то время семи лет не было.
— Семь было Петьке, — поправил, улыбаясь, Андрей, — а мне десять. А Анфим Иванович вам тогда про огурец сказал.
— Ты смотри, — засмеялся крепыш. — Помнит!
Отец серьезно добавил:
— Выросли, пока мы по тюрьмам мотались.
— А где Дюшен? — спросил крепыш. — Ты говорил, что он к тебе собирался?
— Ушел… Только что.
— Не сошлись во взглядах, — шутливо объяснил Болотин. — Впрочем, Миша, сегодня он мог быть твоим союзником.
Крепыш засмеялся:
— Язва ты, Анфим.
— Почему язва? Ты против Брестского мира, и он против. Выходит, у вас общая точка зрения.
— Хочешь спорить, тогда давай, — ответил крепыш. — Только имей в виду: если ты еще раз рискнешь заявить мне, что у меня общая точка зрения с меньшевиками, я тебя так измолочу… — Вздохнул и грустно продолжил: — Жизнь покажет, кто прав… Но я и сейчас уверен, что пятьдесят пять большевиков, подавшие вчера заявление в президиум съезда Советов о своем несогласии голосовать за Брестский мир, искренне жалеют, что им пришлось выступить против Ленина. И я жалею… Впервые не согласился с Владимиром Ильичем… Но ты, Анфим, не клади меня вместе с меньшевиками в один мешок, даже с такими, как Дюшен:
— Не обижайся на меня, товарищ Фрунзе, — сказал Болотин.
Тогда, в марте 1918 года, никто не предполагал, что пройдет немного времени, и эта редкая в России фамилия станет известна всем. Тогда еще не было легендарного полководца, победителя Колчака и Врангеля. Напротив Андрея стоял человек в солдатской гимнастерке, подпоясанный черным ремнем с медной пряжкой, и, чего греха таить, в его облике не было ничего воинственного, ремень опущен ниже талии, сапоги давно не чищены, со сбитыми каблуками.
Но у Андрея защемило сердце, он даже растерялся. «Вот ты какой, товарищ Арсений! Так это ты дважды сидел в камере смертников! Ты стоял зимней ночью в кандалах на эшафоте!»
Андрею вспомнилось, что ему рассказывали об этом изумительно смелом, бесстрашном человеке.
Отец попросту сказал:
— Давайте, мужики, ужинать.
И подал Наде сверток:
— Тут наши пайки. Приготовь побыстрее, по-фронтовому.
Рано утром, когда все еще спали, Надя достала из-под подушки карманные часы — их тогда называли чугунными — и синий шерстяной шарф. Тихо, чтобы не разбудить гостей — они спали в соседней комнате, — сказала:
— С днем рождения, Андрюша.
— Спасибо, родненькая, — так же тихо ответил Андрей, целуя ее. — И где только ты раздобыла такую драгоценность?
— Часы папины. Когда он уходил на войну, не взял их, сказал: «Еще потеряю». А шарф сама связала.
— Давай не скажем никому, что у меня день рождения?
— А я, шептуны, не забыл! — весело сказал отец, входя в комнату. — Двадцать исполнилось! Совсем старик! — И подал Андрею полевую сумку. — Мне она не нужна, а тебе пригодится.
Анфим Болотин, узнав о семейном празднике, посокрушался, что не знал и не принес подарка, а Фрунзе, подмигнув старшему Мартынову, сказал:
— А я знал и принес!
И, озорно улыбаясь, вынул из брючного кармана браунинг.
— Подойдет?
Утро было холодное. Ночью намело сугробы. Дул резкий северный ветер.
На Ваганьковском кладбище истошно, словно жалуясь, кричали поторопившиеся прилететь грачи.
На пустынной Большой Пресненской почти не было прохожих, только старуха в ротонде медленно передвигала ноги в тяжелых кожаных галошах, привязанных к валенкам бечевкой. Андрей обогнал старуху и оглянулся — на него из-под лохматой мужской шапки хмуро посмотрели усталые, печальные глаза.
Пробежал человек в офицерской шинели без погон. Поверх поднятого воротника повязан башлык, на ногах новые желтые австрийские ботинки с обмотками.
С высокой круглой афишной тумбы старик расклейщик сдирал старые афиши и складывал в санки — на растопку. Содрал, поскоблил скребком тумбу, привычно мазнул кистью, приложил и расправил свежую афишу: «Большой театр. Воскресенье 17 марта (нов. стиля) «Лебединое озеро». Вторник 19 марта «Борис Годунов». Федор Иванович Шаляпин».
Расклейщик еще раз махнул кистью и приклеил афишку поменьше. «Дом анархии. Диспут на тему: «Куда идет Россия?» Вход свободный для всех желающих. В буфете бесплатно кипяток».
Расклейщик пошел дальше — потянул набитые бумажным мусором санки.
На перекрестке Большой Бронной и Тверской у газетной витрины стояла кучка людей. Человек в каракулевой шапке пирожком, в пенсне громко читал:
— «Париж, Лондон, София, Берлин, Нью-Йорк, Вена, Рим, Константинополь, Христиания, Стокгольм, Гельсингфорс, Копенгаген, Токио, Пекин, Женева, Цюрих, Мадрид, Лиссабон, Брюссель, Белград. Всем совдепам. Всем, всем, всем. Правительство Федеративной Советской Республики — Совет Народных Комиссаров и высший орган власти в стране Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов прибыли в Москву.