В час, когда взойдет луна

Чигиринская Ольга Александровна

— И тогда же говорили, что искусство принадлежит народу. А гейша, в соответствии с дословным определением — «человек искусства», — Майя чуть склонила голову набок.

— И даже в те времена искусство, в основном, существовало благодаря частному покровительству.

— Его превосходительство любил домашних птиц, — Майя сощурилась по-лисьи. Габриэлян засмеялся.

— У вас даже уши прижались.

— Все гейши происходят от лис-оборотней, — выражение лица снова изменилось, Майя тряхнула волосами. — А мне не помешал бы покровитель. Сейчас я популярна. Эта история в ирландском клубе

наделала много шума, полно желающих посмотреть на шрам девочки, оставшейся в живых… — Майя потеребила подвеску высокого ожерелья, скрывающего этот самый шрам. — Но со временем она забудется. Алина уходит, мне не с кем работать, хотелось бы найти место — дом или клуб высокого разряда, где меня приглашали бы на постоянной основе. Но вы так много сделали для меня, что я не решаюсь просить.

Так, а вот теперь понятно, почему она не обратилась к учительнице. Она боялась за Алину, и сейчас боится. Боится, что кто-то может сорвать на ней злость. Кстати, покойный Старков вполне мог бы. Он, как выяснилось, вообще был существенно менее уравновешен, чем казалось даже его патронам. Непонятно другое — почему Алина не помогла сама. Или помогла?

— Это я должен просить, — вот тут уж правила этикета просты и однозначны.

— Вадим Арович, — Майя чуть склонилась вперед — ровно настолько, чтобы не вторгнуться в его личное пространство. Габриэлян испытывал мощное эстетическое удовольствие от того, как сознательно и непринужденно она использует язык тела. — Вадим Арович, кроме меня, в зале еще три человека, которых вам даже просить не надо. Я, в некотором роде, их представитель. Мы можем очень мало — но в рамках того, что мы можем, вы имеете право нами располагать.

И если это приглашение было случайностью, я съем королёвский жилет. Тот, что с зеркалами. В сметане. Замечательно.

Даже старший-первогодок поймал бы сейчас волну чистого, ничем не замутненного счастья, идущую от Габриэляна. Майя, кажется, тоже что-то уловила, потому что выражение лица на долю секунды потеряло свою естественность.

— Я неудобный покровитель — Габриэлян хотел откинуться на спинку дивана, но вспомнил, что сидит на пуфе. — И занозы из лап вынимаю сам. Но все равно спасибо. Одним из четырех предложений я и в самом деле хотел бы воспользоваться. В самое ближайшее время.

— Вы это в дурном смысле? — Майя опустила глазки, а потом стрельнула из-под ресниц.

— В нём, — весело ответил Габриэлян. — Только есть одно «но». Мы друг другу ничем не обязаны. Совершенно ничем, Майя Львовна. Это необходимое условие.

Она кивнула.

— И еще один вопрос.

Майя наклонила голову.

— Вас действительно интересует Анастасов?

Майя засмеялась.

— С ним хорошо играть в пас, — сказала она. — Где один воздыхатель, там легко появится и второй. Пока я его не приму, он будет вертеться вокруг и всем рассказывать, как меня хочет и как скоро добьется. Будет устраивать мне приглашения и рекомендовать друзьям, чтобы чаще видеть на их вечеринках. Если я его приму, он меня забудет.

— Тогда, если позволите, я провожу вас.

Ресницы дернулись. Есть. Ее кто-то беспокоит, у нее неприятности — не серьезные, как в прошлый раз, а мелкие, но раздражающие — и источник

их, скорее всего, человек.

— Спасибо, — сказала Майя.

— А все-таки: кто четвертый? Вы, Бондарев, Алина…

— Карлов, — гейша повертела в пальцах бокал. Габриэлян не стал скрывать удивления.

— Это из-за Фальковского, — продолжала Майя. — Его друг, Толик Белка, погиб три года назад в Туле.

— И поэтому он считает себя обязанным лично мне…

— Насколько я знаю, глотку располосовали лично вам, — невиннейшим голосом сказала Майя. — Сейчас я, наверное, вас покину да подыграю Алине на сопилочке, а то он так и не наберется храбрости отвлечь вас от разговора и сказать спасибо.

Да. Вот так тоже горят. На такой вот ерунде. И об этом нельзя, нельзя, нельзя забывать. Даже когда интересно. Граница личности проходит по телу. В основном. У большинства. Это базовое. Многим важно, кому именно располосовали глотку. Вот как бы научиться думать так самому? Тогда можно было бы не помнить, а просто реагировать.

— Я сам наберусь храбрости и подойду, — улыбнулся Габриэлян.

— Вам для этого нужно набираться храбрости? — Майя, уже встав из-за стола, подняла бровки.

— Конечно. Он вон какой большой.

— Не беспокойтесь, он травоядный.

— А вы знаете, как их боятся растения? К хищникам они много лучше относятся.

Майя засмеялась и исчезла. Через некоторое время гитаре начала подыгрывать тоненькая блокфлейта. Кажется, в квалификационный экзамен гейш входят как минимум три музыкальных инструмента…

Габриэлян не стал тревожить Карлова сейчас — он заметил, что Суслик остался в одиночестве, и отошел к бару. Суслик, поняв намек, тоже решил переменить напиток.

— Ты представляешь, — сказал Габриэлян. — Нас действительно позвали сюда, чтобы сказать «спасибо».

— Тебе жаль потерянного времени?

— Как ни странно, нет. Здесь забавно.

— Вряд ли Бондарев опубликует это интервью. — Суслик заказал мартини с яблоком. Как дегустатору, ему, вероятно, не было бы цены.

— Он его придержит для личного пользования.

Кессель кивнул. Большая часть его биографии не была особым секретом. Просто ее редко поминали вслух. Но журналист, умудрившийся сослаться на Кесселя как на чей-то рупор, сгорел бы даже не на политике — на непрофессионализме. Самым забавным, настолько забавным, что даже сам Суслик мог оценить шутку, было то, что его оценка текущей ситуации совпадала с мнением Волкова процентов на 85. И была совместима еще на 10.

— Что будем делать дальше?

— Ты — что хочешь. Я намерен продержаться до конца и проводить Майю Львовну домой. Или куда ей будет угодно. А ты?

Суслик пожал плечами.

— Здесь очень хорошее саперави, — сказал он. — И мартини тоже очень даже ничего. И песни. И я еще потом мускат попробую.

— Мне тут сделали очень щедрое предложение…

— Ты собираешься его принять? — Суслик даже не спросил, какое.

— Нет.

Благодарность иссякает довольно быстро, клан не нужен, на этой стадии даже вреден. А вот сами люди очень даже пригодятся. Золотая рыбка из благодарности исполняла три желания. Рябая корова для стариковой дочки сделала много больше.