В час, когда взойдет луна
Шрифт:
— Майя Львовна?
Если бы рядом была стена, Майя Львовна, вероятно, вжалась бы в стену. Стены рядом не было. И, кажется, госпожа Азизова медленно переходила в то состояние, в котором она выдала «Зеленый цвет» со сцены ирландского клуба.
— Боюсь, что ответ пока отрицательный, — сказал Габриэлян.
Слухи — это серьезно. Слухи в этой среде могут покалечить карьеру. Ганжу можно понять.
Что бы делал я на его месте? Тогда? Не в его ситуации — в его ситуации я бы стрелял, для меня это вопрос статуса — а на его месте? Мог бы я уйти оттуда? Мог. Вполне. Если бы точно знал, что это инициация, и предполагал, что все предыдущее — просто нервный срыв.
— Сережа, — сказала Майя Львовна медленно и тихо. — Я-никаких-слухов-о-тебе-не распускала. Меня спрашивали: как это тебя угораздило? — я отвечала: как. И только.
Она села в машину и захлопнула дверь, показывая, что разговор окончен.
— Я не могу этого так оставить.
А вот тут все было ясно.
— Сергей Ильич, я понимаю, что вы не хотите этого так оставлять. Но вы можете.
— Да кто вы, к черту, такой? — изумился Ганжа.
— Габриэлян. Вадим Арович Габриэлян, — имярек улыбнулся. Shaken, but not at all stirred.
Подъехал другой лифт, оттуда вышли под ручку Кессель с Алиной, Издебский, еще человек пять. Ганжа не хотел длить конфликт у них на глазах. Он только хмыкнул и сквозь стекло посмотрел на Майю.
— Понятно.
— Да, — кивнул Габриэлян, — это можно и так расценить.
Он тоже сел в машину, завел двигатель, увидел, что Ганжа, чтобы не попадать в еще более дурацкое положение, отошел в сторону — и осторожно вывел свою «волгу» из ряда.
— Извините, — сказала Майя. — Я и не думала, что он притащится сюда. Смелости нет, совести тоже, но хоть мозги-то должны работать.
Думали. Поэтому и обрадовались.
— Он оказался в сложном положении. Если бы вы погибли или стали высокой госпожой, к нему не было бы никаких претензий. Но живая и в прежнем статусе вы ему очень мешаете…
— Умирать по такому случаю, — Майя Львовна весело, как и положено дочери Льва, оскалилась, — не собираюсь.
— Полагаю, даже Сергей Ильич не пришел бы к вам с этим предложением.
Майя Львовна только хмыкнула.
— Давайте лучше поговорим о нас с вами, Вадим Арович.
— Давайте. Для начала — куда мы едем?
— Туда, где нам будет удобно — если вы имели в виду именно это, и если у вас есть такое место. Мне кажется, нам обоим нужна хорошая порция жизни.
Габриэлян кивнул. Время было, хорошая порция жизни никому никогда не мешала. Место… место несложно найти, особенно в виду уже высказанной просьбы, но…
— У вас есть какие-то предпочтения?
— Есть дорогое заведение под названием «Сондовон». Бар, ресторан, баня и нечто вроде отеля на одну ночь… вместе с сервисом, если есть желание.
Габриэлян нашел адрес, сделал заказ. В клубе была парковка, но он в таких случаях предпочитал оставлять машину на улице. Если кому-то придет в голову добавить к хитрой электронике «осени» какую-нибудь еще более хитрую электронику, то под прицелом уличных снитчей это сделать сложнее, чем в закрытом помещении.
Снаружи «Сондовон» понравился: неброская дороговизна старого московского особняка, прячущего более современные пристройки во дворе. Он не кричал о своем присутствии на улице, он вписывался в деловой квартал: слева торгуют металлом, справа — ценными бумагами, а у нас — удовольствием, с той же респектабельностью и добросовестностью. Внутри «Сондовон» понравился тоже. Гостевая приемная обставлена по-европейски, и только за спиной дежурной — большая картина в восточной манере: сосны и волны, соответствующие названию заведения. Дежурная, приветствуя гостей, поклонилась. Номер с почасовой оплатой, номер на ночь, кабинет? Будете ли заказывать ужин? В номер или в кабинет или в общий зал?
Габриэлян кивнул спутнице и, услышав «номер на ночь, меню в номер, карту», кивнул еще раз.
Полчаса спустя оба сидели в номере, за низеньким столиком в восточном стиле, и ели холодное — Майя не хотела ждать заказа долго — мясное ассорти под мерло.
— Вадим Арович, праздника это нам, конечно, не испортит, — гейша поддела на вилку кусок буженины, — но обращение по имени-отчеству и на «вы», на мой взгляд несколько отдает «Бесприданницей» Островского.
— Это предложение выпить на брудершафт?
— Да. Как к вам обращаются… ну если не друзья, то хорошие знакомые?
— Вы гейша — как вы думаете?
Майя прищурилась, чуть откинувшись на пятки.
— Ну, подчиненные-то по имени-отчеству, знакомые — Анастасов называл вас только по фамилии, а друзья… у вас есть прозвище?
— Нет. Почему-то не липнут. Даже в школе не было.
— Вадим, Вадим… — она попробовала имя на вкус, — нет, ничего не выходит. С «ичем» — нормально, а так — словно обрезано… Вы страшный человек, Габриэлян — вас не хочется звать по имени.
— Видимо, просто это и есть мое имя. Ваши знакомые зовут вас Майей — или вы предпочитаете что-то другое?
— Майя. Очень точно. В буддийской интерпретации, по крайней мере. Да и в русской тоже, — она подняла бокал.
— Значит, если я отрекусь от страстей и желаний, вы исчезнете?
— Да, Вадим Арович. Но вы не отречётесь. От самого главного желания вы не сможете отречься.
— И каково же мое главное желание?
Майя допила вино и поставила бокал на стол, а потом макнула палец в остатки на донышке и повела кончиком по краю бокала — по кругу, по кругу… Стекло тоненько запело.
— Вы хотите знать, Вадим Арович.
Действительно замечательно. Не в точку, но рядом. Не в точку — поэтому достаточно безопасно, рядом — поэтому можно и нужно работать.
Майя отняла руку — и прозрачный звук растворился в воздухе. Женщина сбросила термосалфетку с глиняного, скромно-коричневого чайника и придвинула по столу чашку таим движением, словно сделала ход шахматной фигуркой.
— Вкус хорошего зеленого чая японцы называют «саппари», — негромко сказала она. — В русском языке аналогов нет, самым близким лексическим соответствием будет «свежий».