В час, когда взойдет луна
Шрифт:
— Чёрта с два он успокоится, — пробормотала Мэй. Нервничала она. Сильно. И не только из-за Гамбурга.
— Он должен будет проявить активность, — Эней вычистил последним кусочком питы последний соус с тарелки, отправил в рот, запил колой. — Что у нас сейчас? Режим тревоги в Дании, в разгар… — он обвел глазами «пиратскую крепость», в бастионе которой они сейчас и закусывали, — туристического сезона. Полиция проверяет порты, вокзалы, аэропорты, гостиницы. Значит, Билл не будет их проверять. Он просвечивает все узкие места, в которых его можно ловить:
— А мы там не засветились, — сказал Мэй. — Я надеюсь.
— Я тоже. И Билл это уже понял. Он сменит тактику. Если уже не сменил. Он начнет вычислять нашу базу. Нельзя находиться в чужом поле больше недели и не завести себе базы.
— А наша база — «Стрела», и поэтому лучше ее перегнать, — сказал Цумэ. — Логично.
— Как возвращаемся? — спросила Мэй.
— Один из нас остаётся здесь, — Эней посмотрел на Цумэ.
— И как это я сразу не догадался, — улыбнулся данпил. — Дорогой, тебе придётся отплыть без меня.
Он погладил Десперадо по плечу — на зависть всем окрестным молодым людям — поскольку Цумэ в настоящий момент был подкрашен, декорирован серьгами, накладными ресницами и шелковым шарфиком, а из-под широкого выреза майки кокетливо выглядывала бретелька лифчика, в котором болтались две силиконовые подкладки размера, соответствующего росту Игоря.
Десперадо беззвучно засмеялся — он уже привык разыгрывать парочку.
— А вот ты такого себе позволить не можешь, — поддел Игорь Энея. — Ты всегда был слишком зависим от чужих мнений.
— Копал я чужие мнения, — Эней притянул к себе за талию Мэй, одетую мальчиком и подстриженную.
Когда Мэй обрезала косы, Цумэ пригрозил ей Страсбургским трибуналом за акт вандализма в отношении произведений искусства — благо, до Страсбурга сравнительно недалеко. Эней же просто сберег одну из косичек и теперь носил на шее, скрепив резинкой.
Хотя парень из Мэй получался только тогда, когда на ней была просторная футболка, скрывающая резкий, безошибочно девичий перепад между талией и бедрами.
Андрей вдруг почувствовал очень остро, как истосковался по ней, по возможности побыть наедине, по разговору лицом к лицу, без маскировок и страха слежки, по…
Конечно, поцелуем двух юношей нельзя удивить никого. Но почему-то, как всегда в присутствии Игоря, возникло ощущение, что они позволили себе слишком много. Потому, наверное, что электричество этого рода не выключишь поворотом рубильника.
На подходе к Мальмё Антона вдруг укачало. Вообще, «травить» Енот перестал еще у Стаха — оказалось, что он годится в моряки. Потом один раз было нехорошо, когда угодили в мертвую зыбь на стыке двух течений, но тогда тошнило всех, даже Игоря. А тут… Антон даже подумал было, что дело в экране, но когда закрыл компьютер, лучше не стало. И он пополз наверх, надеясь, что свежий воздух поможет.
Костя стоял на штурвале с видом заправского морского волка: борода, тельняшка, трубки в зубах
— Бледненький ты, — сказал он, увидев Антона. — Поплохело?
— Ну… вроде того, — Антон улыбнулся. — Странно. Вроде бы уже привык.
— Имбиря в холодильнике возьми, помогает.
— А что, есть?
— Угу. Кэп в Копенгагене купил, вместе с васабой.
Антон хрюкнул. Костина привычка склонять несклоняемые японские слова его неизменно веселила.
Он последовал мудрому совету: спустился в кухню, взял в холодильнике корешок имбиря, отрезал тоненький ломтик и положил на язык. Рот тут же наполнился едкой прохладой, а тошнота и вправду отступила.
Он вернулся на палубу и перебрался на нос, где, сложив по-турецки ноги, сидел Десперадо и слушал турецкую же музыку. Заметил Антона, похлопал рукой рядом: садись.
Антон сел. Здесь качало сильней, чем в каюте, «Стрела» шла против ветра, брызги обдавали обоих, и Десперадо был уже весь мокрый спереди, но счастливо улыбался. Антон улыбнулся тоже. Теперь его качало, но не укачивало, и дело было не столько в имбирной чешуйке за щекой, сколько в открытом пространстве впереди и по сторонам. Там, в каюте, болтанка, здесь — полет.
Они уже полмесяца кувыркались в этих водах. Эней сказал, что после Гамбурга судну нужно алиби — во время убийств в Гесере и Копенгагене морская система слежения должна регистрировать яхту где угодно, кроме Гесера и Копенгагена. Поэтому, высадив Энея, Десперадо и Цумэ в Норбю, они под командой Мэй прошли Лим-фьордом и подобрали ассасинов уже неподалеку от Хуннестеда, на диком берегу. После этого «Стрела» на день зависла в Хельсингёре, где вся компания старательно лазала по «замку Гамлета», попадаясь на глаза как можно большему количеству народа, а потом перебралась в Хельсингборг.
И в принципе Антону это нравилось. Семья его была не из бедных, отец тоже жил в Швейцарии, можно сказать, рядом, старался на каникулах компенсировать сыну многомесячную разлуку и отправлялся с ним в совместное путешествие-приключение… пока не нашел себе эту… Но ни одно из тех путешествий не сравнилось бы с плаванием на «Стреле», если бы только не…
Если бы только не приходилось убивать…
До Гамбурга он боялся, что может стать таким, как Хеллбой. Ему не приходило в голову, что есть варианты хуже. Потому что такие, как этот Билл, тоже откуда-то берутся.
И горше всего было думать, что берутся они, может быть, из таких как Десперадо. Или Мэй. Или даже Эней. Но вот — Костя и Цумэ были от этого непонятным образом застрахованы.
…А застрахованный объект резался в «однорукого бандита» и пил шестую порцию «бостонского чая» в баре (одном из тридцати) морского пассажирского терминала. Во-первых, потому что любил «бостонский чай», а во-вторых, потому что г-н Орвилл Робертсон, посадив семью на убывающую к норвежским фьордам «Принцессу Маргарет», из терминала не ушел, а пристроился с планшеткой в кафе.