В час, когда взойдет луна
Шрифт:
— Фонтаны Версаля, — сказал граф де Сен-Жермен голосом экскурсовода. — Чудо инженерной мысли 17 столетия. После реконструкции мы решили не замуровывать систему подземных коммуникаций — сделали прозрачные стены. Сначала туристам будут показывать фонтаны в работе, потом проведут под землю.
Господин Левый Министр вежливо улыбнулся.
Они сделали ещё поворот — и вышли к фонтану, за которым открывался вид на дворец. Бронзовая Латона простёрла в их сторону жезл.
Сен-Жермен подозревал, что Латона понравилась бы господину Левому Министру значительно сильнее, будь на ней побольше патины, в фонтане — побольше кувшинок, ряски и прошлогодней
Он вспомнил, как турецкий посол, увидев сады, воскликнул: «Аллах посылает неверным на земле то, что обещает нам лишь на небе!». Да, от господина Уэмуры не приходится ждать столь яркого проявления чувств. А вот планировку он оценить может. Английский парк — это парк. Французский парк — это город. Аллеи — улицы, газоны — городские кварталы. И все — от комбинаций цветов и травы до множественных отражений в дробящейся воде — подчинено единому видению, организовано вокруг невидимой точки, на которой в глубинах дворца стоит вполне видимая королевская кровать. Архитектор Ленотр, планируя Версаль, взял за образец Рим, его трёхлучевое устройство. Только это был Рим правильный, Рим упорядоченный, Рим, существующий сам по себе и нуждающийся только в косметическом уходе.
Они обошли фонтан и двинулись прочь по другому «лучу».
— Разве современным средствами нельзя было устроить то же самое быстрее и дешевле? — спросил господин Уэмура.
— Нет, — покачал головой Сен-Жермен. — Современными средствами это бессмысленно устраивать. Конечно, система резервуаров не так надежна, как римские акведуки, но, если содержать её в порядке, она может жить столько, сколько живем мы. Современные механизмы с тем же временным запасом будут работать хуже, стоить дороже — и потребуется новый Ленотр.
— Для европейцев, — только старшему была заметна легкая рябь раздражения в интонациях господина Левого Министра — «современное» значит «лучшее». Как приятно говорить с теми, кто понимает суть вещей.
— Это не совсем так, — улыбнулся Сен-Жермен, — для европейцев «лучшее» значит «лучшее». Это лучшее может быть старым, как здешние резервуары. Или новым — как здешние системы биоконтроля.
Господин Уэмура снова вежливо улыбнулся. Кажется, в его языке «меняться» и «портиться» — одно и то же слово. Хотя его регион к высоким технологиям, мягко говоря, неравнодушен. А со временем меняется всё. Даже старшие.
Его Величество Король-Солнце, вероятно, очень одобрил бы общество старших. В большинстве случаев оно просматривалось насквозь, как версальский парк. Ранг и вес окружающих были просто видны, были сутью, существом — нужная модель поведения всплывала естественно, как дыхание. Но не всегда. Что делать, если собеседник старше вас по возрасту, несколько превосходит по силе, несколько уступает по статусу, стоит много ниже вас по власти и влиянию — и является врагом всего, что вы сколько-нибудь цените? Стрекоза над озером может порхать — а может развить скорость до 120 километров в час. В зависимости от того, что ей нужно. И она очень редко ошибается в выборе.
— Господин Левый Министр, — сказал граф. — Я необычайно польщён вашим визитом и тронут вашим интересом к моему маленькому увлечению.
И значило это «Вы хотели переговорить со мной до сессии Совета. Я слушаю».
— Всего
Господин де Сен-Жермен озабоченно нахмурился.
— Разве с замком что-нибудь случилось?
— Он потерял того, кто был его душой.
Ах, как интересно. Это никак нельзя было назвать свежей новостью.
— Насколько мне известно, виновник мёртв. И его несколько затруднительно заставить ответить именно за это дело.
— Разве убийцей считают оружие? Или всё же того, кто нанес удар?
Тот, кто нанес удар — и господину левому министру это было прекрасно известно — имел право и на большее. Его пытались убить в Аахене. В Аахене, во время сессии Совета. Да, если существует в мире законная причина для вендетты, то у Волкова она была. Но он не предъявил обвинения. Он не стал требовать смерти Литтенхайма у Совета. И драться с ним не стал. Он убил его руками подполья, руками людей.
А вы так не можете, господин Уэмура. Вы людей слишком презираете. Вам даже сейчас не приходит в голову симметричный ответ. Скорее всего, вы начнете подкапываться под старших из волковского окружения. Скорее всего, под тех, кто считает себя обойдённым в ходе недавнего переворота…
— У вас, насколько я знаю, тоже были потери, — черная шапочка снова сделала короткое движение.
Не менее интересно. Голова г-на Талена посреди нимского амфитеатра, а также не вполне приличная свара между многочисленными желающими приписать себе этот несколько безвкусный жест, были вполне в духе Волкова. Однако никаких ниточек граф пока не обнаружил. Собственно, следствие — и официальное, и неофициальное — в настоящий момент находилось в тупике. Смерть Талена могла быть случайностью. А могла… и делом рук нынешнего собеседника. Г-ну Уэмуре сейчас очень, очень нужен конфликт между Аахеном и ЕРФ.
Волков графу скорее нравился. Он — а это было исключительно редким делом — сумел Сен-Жермена удивить. Казалось бы: сепаратист, прямолинеен, делает ставку на силу — а все удары под углом, все рикошетом. Быстро, неожиданно — и с той стороны, где никто и не думает ждать. И дёшево, обязательно дёшево. В другой ситуации Сен-Жермен подождал бы, посмотрел: а вдруг возможен компромисс, а вдруг из Волкова можно вырастить если не союзника, то хотя бы одну из многих сил, которые тащат систему каждый в свою сторону — и тем удерживают ее в равновесии. Но Волков слишком нравился молодым. У него был реальный шанс. В этом смысле господин Уэмура куда предпочтительнее. Из него получалось роскошное пугало. Мейсенского фарфора, в стиле шинуазери — тогда в Европе как раз их было принято считать варварами, не делая особой разницы, всех, у кого отсутствует складка на веках.
Поэтому в сложившейся ситуации предпочтительнее было оказать поддержку господину Уэмуре. Но — не прямую.
— Да, у нас были потери, — граф даже не пытался изображать скорбь. — Мой птенец был неосторожен и любил эффектно себя подать. Ему и подыграли…
— В нашей истории тоже был варварский период, когда в обычае было собирать головы противников, — понимающе кивнул гость. — Но не назвать при этом своё имя считалось верхом невежливости.
— Времена меняются, — граф тронул набалдашником трости розу, из чашечки цветка выполз недовольный шмель. — Кроме того, желающих присвоить себе славу оказалось столько, что между ними трудно сделать выбор.