В чужом небе
Шрифт:
Я такими глупостями, к слову, никогда не страдал.
– Товарищ Боживой, - снова предъявил свои документы мой сопровождающий, - и товарищ Ратимир, к товарищу Гамаюну.
Я протянул секретарю свой мандат, чин чинарём выправленный мне перед вылетом из Хаджитархана.
Секретарь долго изучал документы. Ещё дольше, чем младший командир на входе. Наконец, сверился со списком. Кивнул самому себе. После взглянул напольные часы. Они показывали без одной минуты два.
– Вы вовремя, - сказал он, наконец, возвращая нам документы, - товарищ Гамаюн свободен. Но он ждёт только товарища Ратимира. А вы, товарищи,
Боживою явно не понравилось такое обхождение. Он считал, что раз доставил меня к товарищу Гамаюну, то будет присутствовать и при нашем разговоре. К тому же, человек он далеко не последний в страже. Я успел оценить это по тому, в каком звании были те, кто здоровался с ним, как с равным, а кто - будто бы слегка заискивали даже перед ним.
Однако грядущий разговор мой с Гамаюном был явно не для чужих ушей. Даже столь важных, как у товарища Боживоя.
– Спасибо тебе, товарищ Боживой, - протянул я ему руку на прощание.
– Может, ещё свидимся где.
– Не такая большая у нас столица, - слегка натянуто усмехнулся он.
– Обязательно свидимся.
Мы пожали друг другу руки - и я вошёл в кабине товарища Гамаюна прямо под бой башенных часов.
– Вот за что уважаю бывших, - вместо приветствия высказался товарищ Гамаюн, поднимаясь из-за стола и шагая мне навстречу, - так это за пунктуальность. Вот нет в вас этой расхлябанности. Как будто Революцию мы делали для того, чтобы вовремя приходить не надо было, и работать стало можно спустя рукава. Для того и создала народная власть нас с тобой, товарищ Ратимир, стражей Революции. А не только, чтобы гадов разных подколодных гонять.
Он протянул мне руку и крепко, до хруста в пальцах, пожал её.
– Ты извини, что я вот так, даже привет тебе не сказал, а тут же накинулся. Накипело просто. А тут ты заходишь прямо под бой часов.
– Да что уж...
Мне оставалось только плечами пожать. Революционная расхлябанность стала бичом Народного государства, и бороться с нею оказалось ой как непросто. Быть может, в чём-то сложнее даже, чем с врагами внутренними и внешними. Ведь многие из пьющих на работе, прогуливающих, отказывающихся приходить на службу вовремя часто били себя кулаком в грудь и кричали о том, как они Революцию делали.
– Ладно, - немного остыл Гамаюн.
– Не для того вызвал я тебя из самого Хаджитархана, чтобы о расхлябанности рассказать. Ты о ней знаешь, наверное, побольше моего. Я ж после Дешта в этом кабинете, а ты, как был на границе со Степью, так и остался там служить. Скажи мне, товарищ Ратимир, тяжко там сейчас?
– До Хаджитархана бейлики не дошли, сам знаешь, - ответил я.
– Но местный элемент там сильно возбудился, когда они подходить начали. Да и провокаторов заслать из Порты успели много. Уголовники опять же хвост поднять пытались, но у Ловца воров с ними разговор короткий. Без правой руки много не утащишь. Они теперь толпами после выхода из УГРО записываются в инвалидные артели. Да то, что в городе теперь кроме гарнизона ещё и дивизии Народной армии стоит, играет свою роль.
– А за городом как? Не лютуют?
– Сам знаешь, что лютуют. И ещё как лютуют. У бейликов конницы полно и выучена она куда лучше, чем бойцы ЧОНа. Бьют их сильно и жестоко. Оттого народ за версту от Хаджитархана власти уже не видит толком. Разве когда кавалерия
– Смотрю я и у тебя накипело на душе, Ратимир.
Гамаюн опустил привычное «товарищ», значит, разговор переходил в несколько иную плоскость. Знать бы ещё, в какую именно.
– Дело у меня к тебе такое, Ратимир, что никому другому я поручить больше не могу. Мало кто знает, что мы вообще знакомы друг с другом, что дрались когда-то вместе против имперцев. Ведь потом-то меня народная власть услала с флота, и в Матросском полку меня не было. Да и после хотя и служили мы не так далеко друг от друга, да как-то не пересекала судьба наши пути-дорожки. Однако я тебя знаю не только по бумагам, но и по делам тоже.
Гамаюн перевёл дух после длинной тирады. Я предпочёл молчать. Ведь я ровным счётом ничего не понимал пока.
– Знаешь что, Ратимир, давай-ка сядем, и всё я тебе объясню толком. А то смотрю у тебя уже глаза в кучку собираются от моих словес. Просто сам не знаю, с чего бы и начать. Всё как-то не так выходит. Криво и неправильно.
Он вернулся в своё кресло и сделал мне нетерпеливый жест. Мол, садись давай - нечего надо мной нависать.
– А начать, пожалуй, стоит вот с чего. Ты, наверное, знаешь, что был у меня друг, товарищ боевой, правая рука моя. Тоже из бывших, как и ты. Гневомир звали. Вместе с ним мы не одного гада вывели на чистую воду и к стенке поставили. Это ещё до войны было. До Дешта. Я ведь тогда в городе остался, а его не было. После атаки бейликов все считали меня покойником, но ты-то не хуже моего знаешь, что выбираться из самых отчаянных положений в моей натуре.
А вот это точно! До сих пор не знаю я, как спасся тогда товарищ Гамаюн с гибнущего «Громобоя».
– Когда до своих добрался, я едва живой был, без памяти. В госпиталях долго валялся - в себя приходил. И доходили до меня новости о друге моём бывшем, Гневомире. Я поначалу не верил им. Не мог представить просто, что способен мой друг боевой такого наворотить. Да только когда начали разбираться дело бывшего начальника разведки Огнедара, только тогда глаза у меня всё открылись. Какое это было предательство всего нашего революционного дела. Никак иначе и не скажешь. Ты ведь читал материалы у себя? До всех должны были доводить их.
– Читал, - стал отпираться я.
После этого дела, я всерьёз собирался податься в бега. Раз уж взялись за товарищей в самой столице, то и мне никак не уцелеть. Я несколько месяцев держал под кроватью небольшой саквояж, с каким сподручнее будет покидать пределы Урда. И спал с револьвером под подушкой, ожидая ночного визита коллег по службе. Хотя револьвер я и до этого под подушкой держал - никогда не знаешь, кто может вломиться к тебе посреди ночи. Надо быть готовым ко всему.
Однако никто меня арестовывать не собирался. Даже от службы не отстранили. Как работал - так и продолжал. Лишь только Ловец воров как-то заглянул ко мне, да предложил перейти к нему в УГРО, где страсть как кадры хорошие нужны. И намекнул, что происхождение лично его, как начальника, никоим образом не интересует. Главное, как человек работает.