В чужой голове
Шрифт:
Раз уж никого не было, стоило попытаться выбраться. Слева был столик с бинтами, шприцами, ножницами, жгутом и скальпелем. Попытался освободить руки, но они были прикованы к кровати. Получилось немного приподняться: тело, как оказалось, привязали к кровати ремнями, на ногах и руках были браслеты, от которых шли цепи. Подергался сильнее: надеялся как-то перевернуть кровать, но не вышло.
– Я даже не знаю, было бы смешно или страшно, если бы тебе удалось перевернуть кровать, – слышать ехидный голос мелкого оказалось приятно.
– А зачем отказываться
– Все же забавнее было бы посмотреть на твоего сторожа, когда он, вернувшись, увидел бы труп.
– Какой ты добрый.
– Зато я понимаю, что попытка перевернуть такую большую кровать может обернуться только ненужными ранами или чем похуже.
– Кто не рискует…
– Тот не лежит мертвым или покалеченным под кроватью для психов, очевидно.
– О’кей, твои предложения?
– Алиса?
– Что?
– Раз уж ты все равно лежишь и ничем не занят, может стоит позвать нашего типа-шпиона и спросить, что она узнала?
– А мы ей верим?
– Хочешь просто здесь полежать? Подождать этого любителя связываний и поговорить о том, что шибари делают не так?
– Ты такой тактичный потому что?
– Ты больше не в какой-то тюрьме в своей голове, не истеришь и готов думать?
– Было бы здорово, если бы ты подольше оставался милашкой.
– Выберемся и порадую тебя.
– Я запомнил, – сосредоточился и попытался призвать Алису.
Глава 25
Мужчина казался смутно знакомым: он был ниже сторожа, с русыми редеющими волосами. Он улыбался так, словно мы встретились за чашкой кофе поговорить.
– Здравствуйте, Александр. – Мужчина подошел и сел на кровать, похлопал меня по ноге. Захотелось отодвинуться, его улыбка стала ярче. – Вы не можете пошевелиться, не переживайте. Итак, как вы себя чувствуете?
Я попытался что-то сказать, но во рту появился привкус мокрой тряпки. Получилось замычать.
– Ох, простите мою оплошность, – он рассмеялся и взял меня за руку.
***
– Я не понимаю, почему эти зашореные и зажравшиеся идиоты до сих пор не уволены? Неужели нельзя поставить руководить образовательной организацией тех, кто понимает хоть что-то в образовании? – раздраженно бросаю на кресло портфель и встаю перед столом. Голова просто раскалывается.
– Дорогой, тебе стоит успокоиться, – мне так нравится, как она произносит согласные – мягко, влажно, даже головная боль начинает отступать. – У тебя сейчас нет возможности изменить это. Но так ведь не всегда будет, да? – Ее руки скрещиваются на моем животе, она прижимается сзади. – Ты ведь знаешь, как изменить все? – Ее ладони скользят к моим рукам, она переплетает наши пальцы.
– Да, – разворачиваюсь в ее объятиях и касаюсь пальцами мягких светлых волос. Интересно, чем она пользуется, что они такие шелковые? Ее глаза становятся медовыми, когда она улыбается. –Я все сделаю.
Она смеется и раздражение с гневом окончательно покидают меня. Удивительно, но головная боль прекращается.
***
Почувствовав, что соскальзываю в чьи-то мысли, больно укусил себя за руку и удивленно посмотрел на нее, затем осмотрелся – я снова оказался в больничной палате: светлая и чистая комната, в которой пахнет хлоркой. Жалюзи открыты, окно на проветривании, в углу увидел шкаф. Я не был уверен, что он был там с самого начала, но почувствовал потребность открыть его.
Встал и подошел к нему. Обычный белый шкаф с одной дверцей. Открыл ее и поморщился от резкого запаха. Лилии. На вешалке – мое пальто. Залез в карман и достал оттуда закладку с лилией.
Голова закружилась, облокотился на стену и почувствовал, как проникаю в нее, как мягко и тепло принимает бетон. Она же из бетона? Запах лилий становится сильнее.
Я поднимаю руку и внимательно осматриваю ладонь. Сжал пальцы в кулак, разжал и посчитал.
Мизинец для обещаний судьбе, безымянный для обещаний любимым, средний для талисманов, указательный для достижения цели, указательный для достижения цели, большой для самоконтроля. И теперь я понял, что было не так: на руке – шесть пальцев вместо пяти.
В палату вошел Олег. Он сказал, что мне вкололи успокоительное. В шею. Я спросил про лицей – он сказал, что начали расследование несчастных случаев. Наши голоса доносились до меня словно из-под толщи воды.
Олег помог вернуться в постель, сказал что-то про Раду и Машу. Я пытался сконцентрироваться: у меня шесть пальцев на левой руке. У человека во сне может быть больше пальцев. Но я не должен сейчас спать.
Олег положил ладонь мне на горло и сжал.
***
Горло горело – я закашлялся, задергал руками: казалось, что там что-то есть, что-то ползет и скребется по стенкам.
– Ну-ну, тихо, – мягкий голос мужчины звучал как издевка. – Сейчас все пройдет.
Он положил ладонь мне на горло и сжал, добавил вторую руку и начал давить сильнее.
***
Я иду по длинному коридору, на полу странный рисунок из больших треугольников. Мои шаги эхом разносятся вокруг. На стенах висят фотографии и грамоты. Подхожу ближе, чтобы рассмотреть людей на снимках – вокруг полумрак.
Полноватый мужчина в костюме ласково улыбается, рядом с ним – светловолосая девушка в белой блузке. Его рука – на ее плече. Ее губы растянуты в странной, словно вымученной улыбке. Она не смотрит в камеру. Они кажутся смутно знакомыми.
Поворачиваю голову и вижу впереди мерцающий свет. Иду туда. Открываю дверь, за которой мерцает свет, и понимаю, что лампа мигает в кабинете справа.
Он выглядит странно знакомым: за стеклом в белой деревянной двери можно увидеть парты и стулья, расставленные в три ряда, в одном конце висит белая доска, в другом стоят шкафы, у учительского стола – два человека, мужчина и мальчик. Открываю дверь и хочу зайти, но не могу.
– Вадим, ты понимаешь, почему остался сегодня после уроков? – голос у мужчины мягкий, низкий, успокаивающий.