В чужой стране
Шрифт:
Он ударил кулаком по столу, посмотрел на Воронкова, на Маринова, на командиров отрядов. — Я решил дать бой. Встретим гитлеровцев у моста.
— Решаете подпустить к самому мосту? — проговорил Никитенко, придвигаясь к карте. — А не лучше ли ударить на дороге? — Он взял высокий бронзовый подсвечник, поднял над головой, чтобы лучше видеть карту. — Я считаю, что на дороге атаковать выгоднее. Вот тут, у этого леска…
Дядькин молчал, раздумывая.
— Мне кажется, Никитенко прав, — сказал Маринов. — Гитлеровцы знают, что мы их ждем на мосту. Догадаться не трудно. А на шоссе… На шоссе удар будет внезапным! И чем дальше от Брея встретим, тем лучше.
— А
— Никитенко говорит правильно! — кивнул Горбатенко. Тактика проверенная.
— Я тоже так считаю, — поддержал Иванов. — Стукнуть на дороге, а у моста само собой…
— Принято! — решительно проговорил Дядькин. — Атакуем на шоссе. Нас слишком мало, чтобы сидеть в обороне и ждать. Пошлем группу, два-три взвода. Тут решает не число людей, а внезапность.
— Правильно! — поддержал Никитенко. — Пошлем взводы Акимова и Максимова. У них насчет засад опыт хороший. Командовать группой будет Тихон Зенков.
Утверждаешь?
— Хорошо! Давай команду!
Никитенко и его связной Сабадин ушли. Дядькин, взяв карандаш, сделал на карте пометки, проговорил раздумчиво:
— Тут они не проскочат, со стороны Пеера… Но Бохолт! Бохолт меня сильно тревожит… Ладно, будем маневрировать! Но один взвод все-таки придется выдвинуть сюда… Горбатенко, возьми эту дорогу на себя. Секреты надо выставить дальше. Отряд Иванова держит мост на Пеер. Сколько у тебя пулеметов, Иванов?
— Три. Вчера станковый взяли, новенький.
— Всё, по коням! — Дядькин хлопнул ладонью по карте, повернул голову к Маринову. — Ты сейчас куда?
— На мост, к Иванову.
— Воронков с тобой поедет. А Боборыкин — в третий…
Командиры отрядов, Маринов и Воронков, оживленно переговариваясь, направились к выходу. За ними было пошел Кучеренко, но Дядькин остановил его.
— В четвертый не удалось пробраться?
— Послал, еще не вернулись. Там все дороги колоннами забиты, никак за канал не проскочишь.
— Да, четвертый отряд отрезан… Обстановка там чувствую, трудная. На Мазайк идут крупные колонны…
— Ничего, справятся. Шукшину опыта не занимать… Бельгийцы говорят, что весь Мазайк поднялся, все шахтеры в леса двинулись. Только бы оружия побольше сбросили!
— Оружие… — Дядькин откинулся на высокую спинку кресла, закрыл глаза. Он просидел несколько минут неподвижно, потом, резко тряхнув головой, поднялся, энергично заходил по комнате.
— Слушай, Василий, а что если прощупать Бохолтский мост? Очень важное направление!
— Сейчас туда не сунешься.
— Я понимаю. Я говорю, что надо момент не прозевать… Взрывать они будут, когда отведут части за канал. Поднимаешь? Надо вести разведку!.. И соседние мосты тоже держать под наблюдением. Да, вовремя надо туда выдвинуться! — Дядькин остановился у стола. — Вот что. С рассветом поедем к Бохолту. Часа два поспим и двинемся.
— Ты отдыхай, а мне еще Жана Колла надо увидеть. Он ждет на квартире Марии Давенс…
— Добро!
Кучеренко ушел. Дядькин поднялся на второй этаж, лег на диван, на котором по очереди отсыпались работники штаба.
В большой, наполовину пустой комнате наступила тишина. Но скоро из дальнего угла, куда не доставал свет свечи, послышался голос:
— Жрать охота — спасу нет… Нет ли чего закусить, ребята?
— Найдется, — откликнулся кто-то из другого угла. — С моим дружком Трофимовым не пропадешь. Везет ему на харчишки. Одна добрая молодуха целого поросенка отвалила…
— Понравился, значит, —
Комната огласилась смехом, начались разговоры про разные веселые истории, про то, что было и чего не было…
— Будет вам, охальники! — прикрикнул Гужов, отличавшийся степенностью. — Только дай вам позубоскалить…
— Надо ж, Ваня, ночь скоротать, — ответил Трофимов. — Нам не пора идти сменять?
Гужов приблизился к свече, посмотрел на часы.
— Пора, Федя! — Он забросил за спину винтовку.
…Идет сильный дождь. Город будто вымер. Ни душа! По обеим сторонам узкой улицы мрачно темнеют каменные дома. По асфальту катится шумный поток. Трофимов и Гужов, вымокшие, продрогшие, идут по щиколотку в воде, настороженно вглядываются в темноту.
Из подъезда навстречу партизанам выскочил человек в черной накидке с капюшоном:
— Не найдется ли сигареты? — сказал он по-фламандски. — Какой сильный дождь…
— Найдется, — Гужов достал сигареты.
— О, русские партизаны! — проговорил бельгиец и, отвернувшись от ветра, чиркнул зажигалку. Огонек на секунду осветил немолодое, бровастое лицо. — Ребенок заболел… Иду в аптеку… — Он снова нырнул в темноту.
Гужов и Трофимов зашагали дальше. Но не сделали и десяти шагов, как из глубокой ниши магазина, с которым они поравнялись, выскочили вооруженные гитлеровцы. Раньше чем партизаны схватились за винтовки, их сбили с ног и обезоружили. С гитлеровцами был человек в черной накидке, который только что просил у партизан сигарету. Он подошел к Трофимову, вцепился сильными пальцами в его плечо:
— Веди за канал. Встретится ваша застава — назовешь пароль. Если вздумаешь что — пуля! Понял? Веди! — гитлеровец толкнул Трофимова стволом пистолета в спину.
— Федор, на наш пост! — успел крикнуть Гужов.
Трофимов идет впереди, за ним вплотную шагают два рослых солдата. Гужова ведут метрах в пятнадцати. Его окружают трое солдат и высокий в черной накидке, должно быть, офицер. Высокий все время тычет ему в бок пистолетом.
«Вот и кончил ты, Иван Семенович, — думает Гужов. — Ребята скоро домой поедут, а тебе оставаться, в чужой земле лежать! Не суждено, значит, было дом родной повидать… Через такие муки прошел, тыщу раз от смерти уходил, а в последний час погибать…» Все пережитое проходит перед его глазами — фронт, лагери… Воевал он больше года, минером. Чего только не испытал на фронте — два раза ранен был, неделю голодный из окружения пробивался, зимой в реке тонул… Осенью 1942 года, сильно контуженный, попал в руки врага. И пошел по лагерям… Во Францию судьба забросила, в шахты. Подкрепился немного — и бежать. Вырвался из лагеря, а куда идти, в какой стороне Россия, — неизвестно. Двадцать дней по Франции шел. Схватили у какой-то реки, избили до полусмерти. А в лагере еще добавили — пятьдесят ударов резиновым шлангом… Потом в Бельгию отправили. Два раза бежал — ловили. На третий все-таки ушел… Пройти через такое и погибнуть, погибнуть, когда надо домой собираться… А Федя? Федя Трофимов тоже горя по горло хватил. Живого места на нем нет — весь изранен. Из лагеря смерти ушел, из Германии. Рейн переплыл, в Голландию пробрался, а потом в Бельгию пошел, русских партизан искать… Гужов помнит, как Трофимов появился в отряде. Его никто не знал, никто не мог за него поручиться: а может, подослан врагом? Трофимов, не сказав ни слова, ушел. Он убивал гитлеровцев там, где встречал: на дорогах, на улице. Он заслужил доверие партизан, вернулся в отряд с двумя пистолетами и автоматом.