В дальних водах и странах. т. 2
Шрифт:
Хиога по-японски значит арсенал. Предполагается, что некогда здесь находилось какое-либо хранилище оружия; исторически же известно только, что в XII веке христианской эры один из героев японской истории Тайра-но-Кийомори переместил сюда (на короткое, впрочем, время) императорскую столицу из Киото, и что тогдашнее название этого места было Хукухара. Это последнее имя сохранилось и до сих пор в названии одной из местных улиц, которая служит центром квартала куртизанок. Я уже упомянул, что до сношений с европейцами Хиога считался первым из трех первоклассных японских портов. С ним соперничали: Симоносеки, на юго-западной оконечности Ниппона при выходе из Внутреннего моря в Корейский пролив, и западный порт Ниигата, на Ниппоне же, в Японском море против острова Садо (или Сандо). Но в настоящее время с открытием нескольких портов для европейской торговли и, в особенности, с освоением Японией коммерческих пароходов, порт Хиого уже утратил прежнее свое значение безусловной первоклассности для всего государства, сохранив его лишь для южных провинций острова Ниппона и для Киото.
Наши курама прежде всего привезли нас к могиле Тайра-но-Кийомори, находящейся в ограде одной бонзерии. Это местная историческая знаменитость. Надгробный памятник высечен весь из серого гранита и представляет собою башню наподобие буддийской двенадцатиярусной башни со шпилем, воздвигнутую на высоком четырехстороннем цоколе. Высота всего мавзолея около пятнадцати аршин. Он стоит под сенью высоких сосен и обнесен в квадрат массивною каменною оградой, состоящею из ряда четырехгранных столбиков, поставленных на равном друг от друга расстоянии
Киоймори из рода Тайра был любимцем юного микадо Конойе (иначе Кононие), царствовавшего в XII веке [65]. Отец Кийомори, в награду за свою верную службу государю, был пожалован им придворною дамой, которая в ту пору была уже беременна от самого микадо. Обычай жаловать любимцев императорскими фрейлинами существовал в Японии в древние времена. Микадо, жалуя отцу Кийомори свою даму, не скрыл от него ее тайну и поставил даже условием что если у нее родится дочь, то он, микадо, возьмет ее к себе на правах принцессы императорского дома, а если сын, то нареченный отец обязан усыновить его и дать ему фамилию Тайра. Родился мальчик, которому нарекли имя Кийомори. Микадо осыпал его милостями и не оставлял до самой своей смерти, которая последовала когда Киомори уже достиг совершеннолетия. В это время сильно соперничали между собою из-за властной должности первого министра две знаменитые фамилии: Тайра и Минамото. Та и другая представляли собою две боковые ветви царственного рода. Кийомори был честолюбив, хитер и склонен к интриганству; фамилия же Минамото издревле отличалась доблестями и насчитывала в своих рядах не мало знаменитых деятелей на разных поприщах государственной и общественной жизни. Ловкому Кийомори удалось посредством интриг перессорить между собой членов этой фамилии до такой степени что дело дошло у них до междоусобицы, которою Кийомори и воспользовался чтобы захватить себе власть первого министра. Разрозненные Минамото, увидев этот результат, поняли наконец коварный план Кийомори и соединились чтобы напасть на него и низложить с должности. Последний ожидал этого и, зорко следя за своими врагами, успел как раз вовремя накрыть их заговор. Это дало ему, повод истребить почти весь род Минамото: одних он приказал казнить, других заточил на всю жизнь в казематы, третьих отправил в отдаленнейшие ссылки. Но Провидение уже готовило ему будущую кару. Он влюбился в красавицу Токивагосен, вдову своего главного соперника Тамейоши Минамото, которого убил собственною рукой. Вдова сдалась на его горячие мольбы и клятвы под тем лишь условием чтоб он пощадил жизнь трех ее сыновей от покойного мужа, приговоренных им к казни. Кийомори согласился и даже оставил их при матери. Но в последствии, когда любовь его к ней стала остывать, а подозрительность возвращаться, он удалил старшего ее сына, в последствии знаменитого Иоритомо, в отдаленную ссылку, на остров Хируга, а двух младших приказал постричь в монахи и отправил в дальние буддийские монастыри.
Овладев должностию первого министра, Кийомори удерживал ее за собою при пяти последующих императорах [66] и систематически заместил все государственные должности членами усыновившей его фамилии Тайра: одним роздал сановные места при дворе и в государственном совете, других поставил над государственным ополчением, третьих назначил губернаторами провинций, а всех вообще друзей и сторонников своей фамилии рассадил на прочие подначальные должности при дворе и по администрации. С помощью такой системы, которой неуклонно держался всю свою жизнь, Тайрано-Кийомори сделался наконец всемогущим и даже женил на своей дочери наследника Японского престола, принца Така-кура, сына императора Рокужо, и под конец своей жизни видел на троне собственного внука, четырехлетнего Атоку. Но подозрительность его относительно действительных или только мнимых своих недоброжелателей и приверженцев рода Минамото не засыпала в нем ни на минуту. Шпионство и сыскная часть работали у него неутомимо, причем были в ходу самые жестокие пытки и казни, до сожжения живьем на костре включительно. Террор и непотизм господствовали во всей Японии до такой степени что у современников сложилась даже пословица: в наше де время кто не из Тайра, тот не человек. Бесконечные и часто нелепые капризы Кийомори, его притворство, коварное интриганство, нервная раздражительность и бесконечные жестокости надоели наконец императору Такакура, и даже более того: они надоели самим родичам и приверженцам тирана, не говоря уже о большинстве феодальных князей (даймио), гордость коих беспрестанно оскорблялась его высокомерием, и которые ежечасно должны были ожидать себе всякого зла от его вздорной подозрительности и мимолетного, случайного каприза. Такой порядок вещей тянулся однако же долгие годы, когда наконец, уже на закате жизни Кийомори, вдруг вспыхнуло на севере Ниппона восстание, поднятое старшим из трех сосланных им братьев Минамото, энергичным и даровитым Йоритомо. Придворная знать, кунгайи и даймио, выведенные из последнего терпения, обратились к Йоритомо от имени Го-Сиракава, отрекшегося от престола деда Атоку, с мольбой освободить их от Кийомори. Йоритомо согласился. Тогда оба его брата, насильственно постриженные некогда в монахи, бежали из своих монастырей, и соединясь с Йоритомо, приняли начальство над двумя отрядами восставших дворян и поселян и двинулись с ними к югу. Кийомори выслал против них собранное им ополчение, но оно было разбито в нескольких сражениях и рассеяно. Такая же участь постигла и второй призыв ополченцев, из коих многие перешли даже на сторону братьев Минамото. Видя что Йоритомо уже занял Камакуру и угрожает оттуда непосредственно самой столице, Тайра-но-Киомори насильно забрал с собою старика Го-Сиракава и младенца-императора Атоку и отступил в Хиого, чтобы быть поближе к морю на случай дальнейшего бегства. В это же время он перенес сюда из Киото все государственные регалии и реликвии, казну и все центральное управление. Таким образом Хиого, или тогдашний Хукухара, сделался временною столицей. Мучась бессильною злобой на успехи восстания и страшась личной мести Йоритомо за убитого некогда отца, за поруганную честь матери и за весь род Минамото, обессиленный Кийомори заболел нервною горячкой. Но и умирая, он не смирил своей злобы, и за час до смерти кричал еще: "Не надо мне заупокойных молитв, не надо никаких религиозных церемоний, но принесите, непременно принесите на мою могилу голову Йоритомо!" Эго были его последние слова и единственное оставленное им завещание, которое, однакоже, осталось без исполнения. Тайра-но-Кийомори умер в 1181 году и был погребен в Хиого. Его сородичи воздвигли ему надгробный мавзолей, столь же тяжелый как и сам он был при жизни. По смерти его, Йоритомо освободил Го-Сиракава, и основавшись в Камнкуре, предпринимал несколько счастливых экспедиций против членов и сторонников рода Тайра. В этих военных предприятиях в особенности отличался младший брат его Йосицуне, как даровитый полководец. Благодаря ему, Йоритомо, спокойно оставаясь у себя в Камакуре, мог в течение четырех лет изгнать всех самураев Тайра и истребить их в нескольких сухопутных и морских битвах при Хиого и на Внутреннем море. Впрочем, это было и не особенно трудно, так как самураи Тайра, воспитанные среди придворной роскоши и привыкшие к утонченно изнеженной и распутной жизни, были не особенно стойкими воинами. Император отрок Атоку, вместе со своею матерью (дочь Кийомори), должен был в 1185 году бежать на остров Кьюсю, но переплывая через пролив Симоносеки, нечаянно упал с борта в воду и утонул. Трагический конец жизни и похождений рода Тайра не раз уже служил, да и до сих пор еще служит неисчерпаемою темой для романов, театральных пиес и народных песен, известных под именем "цикла о последней судьбе самураев рода Тайра".
Истребив таким образом в честном бою всех врагов ода Минамото, Йоритомо возвел на престол Готоба, брата утонувшего Атоку, под регентством старца Го-Сиракава, а сам сделался первым министром и избрал Камакуру постоянною своею резиденцией. Он первый основал в 1186 году, по смерти Го-Сиракава, систему сегунальского управления и принял от микадо Готоба пожалование высоким титулом сегуна (сей — тай сегун). Правление его продолжалось семнадцать лет (с 1185 по 1202 год), и должность его, вместе с титулом, унаследовал по нем старший сын его Юрийе.
Замечательна также и судьба Йосицуне, младшего брата Йоритомо. Несмотря на то что был ему обязан главною долей своих политических успехов, Йоритомо впоследствии стал завидовать его военным талантам. Он не мог совладать с этим своим нехорошим чувством и, мало-помалу охладевая к брату, начал даже его преследовать. Тогда, перерядившись в костюм странствующего бонзы, Йосицуне тайно бежал из Камакуры на остров Езо (Матс-май), а оттуда переплыл на азиатский материк, в Манчжурию, и никогда уже более не возвратился в страну Восходящего Солнца. По мнению некоторых ученых, не только японских, но и китайских, Йосицуне есть ни кто иной как знаменитый Чингисхан, герой всемирной истории XIII века. По крайней мере, Йосицуне по-китайски произносится как Ченгикэй, и в этом названии ученые видят созвучие с Чингисханом.
* * *
От мавзолея Тайра-но-Кийоморе повезли нас к другому историческому памятнику, — могиле народного героя Ксуноки Масасиге, который погребен в ограде синтоского храма Минатогава-но-миа. Путь к этому храму лежит по длинной прямой улице Тамон-тоори, часть которой идет над срезом почвы по возвышенной насыпи вровень с крышами стоящих внизу домов. Название свое улица эта получила в честь того же Ксуноки Масасиге, который в детстве носил имя Тамон.
Храм Минатогава-но-миа называется по имени протекающей подле него речки. Я не стану описывать его, так как в общем это все то же, что уже известно читателю из прежних моих описаний. В ограде его мы нашли постоянную ярмарку, в том же роде как под Асаксой в Токио. Как в Асаксе, и здесь тоже показывают коня-альбиноса, только здешний конь молодой и лучше содержится. Он прекрасно защищен, и белая шерсть его для придачи ей большей серебристости слегка подкрашивается синькой. Благочестивым посетителям предоставляется вволю кормить его бобами, которые тут же выставлены порциями на тарелочках, причем дежурный коскеис-конюх из братства "Кануси" предупредительно объясняет, что это — таберо (обед) для коня, — не угодно ли, мол, покормить его ради доброго дела? Охотников на это всегда находится в избытке, и таким образом содержание коня не только ничего не стоит местным жрецам-кануси, но еще приносит им некоторый доходец. Другим подобным же источником дохода служат два маленькие прудика, выложенные камнем и украшенные водяными растениями. В одном из них плавает множество прелестных редкостных рыбок, так называемых "Телескопов", пучеглазых "Вишен", бахромчатых тупоносых "Креолов", "Рубинок", "Золотых" и "Ружеток", а в другом ползают красивые черепашки, для которых на искусственном каменном островке устроено жилище в виде высеченного из камня храмика. Рыбок и черепашек посетители кормят розовыми рисовыми лепешками, покупая их у нарочно приставленного коскеиса. Из художественных произведений замечательны здесь громадные бронзовые и фарфоровые, с синим рисунком, канделябры, украшающие священный двор. Показывают также как редкость большой кусок окаменелого дерева и группу саговых пальм, окруженною каменною решеткой, но какое значение имеет то и другое, мне не удалось добиться.
Намогильный мавзолей Ксуноки Масасиге и его сына Масацуры приютили под сенью нескольких японских сосен, и он представляет собою высокий четырехсторонний цоколь, на котором воздвигнута круглая колонка. Памятник прикрывается сверху четырехскатною кровлей деревянного навеса; окружают его несколько каменных канделябров, в которых теплятся лампады. Здесь, как и у гробницы Кийомори, нам предложили брошюрку, посвященную памяти героя Ксуноки. Привожу ее содержание:
Ксуноки Масасиге — крупная личность в истории борьбы императоров с сёгунами. Его отличительные черты — честность, храбрость и верность своему законному государю. В первой половине XIV века (нашей эры), 96-й микадо, по имени Го-Дайго, втайне готовился окончательно уничтожить невыгодную для императоров власть сёгунальнаго управления. Но, к сожалению, замысел его преждевременно открылся тогдашнему сёгуну из рода Ходжио. Так как династия Ходжио вообще отличалась не только грубостью, но и Жестокостью в обращении с предшествовавшими императорами, из коих трое были даже сосланы на дальние острова, то Го-Дайго, опасаясь и для себя такой же участи, поспешил бежать на юг. Там очутился он в совершенно беспомощном положении, не имея на кого опереться, потому что все боялись грозного сёгуна. И вот, однажды увидел он знаменательный сон. Приснилось ему будто в южном саду его киотского дворца выросло большое дерево, под тенью которого играли два мальчика. Видя что микадо так опечален, мальчики с участием сказали ему: "Тебе, государь, негде жить как только под этим деревом". Проснувшись, Го-Дайго стал думать о значении своего сна, и наконец разгадал аллегорический смысл его: если соединить два слова-"дерево" и "юг", то выйдет (по-японски) ксу-ноки. "Значит надо обратиться к кому-нибудь из фамилии Ксуноки", решил микадо, и пошел за советом к местным бонзам. Те сообщили ему что между окрестными жителями действительно есть некто Ксуноки, по имени Масасиге, который еще в молодости сумел укротить одно туземное восстание и получил за то награду от правительства. Микадо пошел к нему, и когда обратился к нему за советом, то Ксуноки Масасиге сказал: "Камакурския войска (то есть войска сёгуна, резиденцией коего была в то время Камакура) действительно отличаются храбростью, так что едва ли даже соединенные силы мирных жителей всей остальной Японии могут иметь против них какой-либо успех. Тем не менее, государь, не отчаивайтесь: пока жив Масасиге, сёгун ничего не поделает, так как мы поведем с ним борьбу не столько кулаком, сколько умом, — ну, а восточные варвары (то есть сёгунальные войска) на счет последнего пока еще слабы". После этого Ксуноки хотел было тотчас же объявить себя сторонником микадо и выпустить воззвание к народу, чтобы все верноподданные стекались под его знамена, но рассудил что сначала лучше обделывать это предприятие без огласки, и занялся укреплением своего замка и набором войск. Деятельность Ксуноки не укрылась от внимания сёгуна. По повелению последнего, тайно высланный отряд войск сделал внезапное нападение на жилище императора и похитил Го-Дайго. После этой удачи, армия сёгуна осадила замок Ксуноки, где у Масасиго была в ту пору собрана только с небольшим тысяча человек защитников. Но недостаток численности Ксуноки восполнил смелостью и находчивостью, которые и до сих пор служат предметом военно-народных рассказов. Еще ранее подступа неприятельских войск, ему удалось облицовать наружные стены замка подвижными деревянными щитами, которые, подобно крышке от шкатулки, могли свободно ходить на нижних петлях, укрепленных во рву, вследствие чего верхние концы их, с помощью рычагов и цепей, получали, смотря по надобности, вертикальное и наклонное в ту и другую сторону положение. Снаружи щиты были окрашены под цвет каменных стен замка, так что издали невозможно было заметить обмана. Когда войска сёгуна, обложив замок, пошли было на приступ и, спустившись в ров, полезли "как муравьи" на стены, защитники, допустив их до известной высоты, вдруг привели рычаги в движение, вследствие чего щиты тотчас же приняли наклонное к неприятелю положение, и атакующие сверглись в ров, а затем щиты моментально пришли в прежний порядок. Осажденные, пользуясь эффектом этой неожиданности, произведшей большое смятение среди нападающих, стали забрасывать их во рву бревнами и камнями и пускали в них множество стрел. Таким образом, приступ был отбит, и неприятель поспешно отступил с большим уроном.
В другой раз, пользуясь предрассветным туманом, Ксуноки приказал выставить на контр-эскарпе, над гласисом, чучела одетые воинами, после чего осажденные громкими и задорными криками стали вызывать неприятеля к бою. Неприятель, предполагая вылазку, стремительно ударил на чучела, приняв их в тумане за живых людей, и с разбегу очутился во рву, причем задние, не зная еще в чем дело, напирали на передних, толкали их вперед и таким образом вскоре наполнили собою весь ров. Тогда осажденные стали поливать их сверху кипятком и забрасывать бревнами, камнями и пылающими головнями. Неприятель опять потерпел полную неудачу.