В дебрях бескрайних
Шрифт:
Катюха: – Хорошо. Жила с родителями. Закончила учёбу в университете, по специальности – химия. Пошла работать в школу. Числилась три года на хорошем счету.
Захар Парфёнович: – А потом оказалась на плохом?
Катюха: – Потом резко всё изменилось и не в самую лучшую сторону.
Варенька-Тваренька: – Давай уж тогда всё по порядку. Мне скрывать нечего.
Захар Парфёнович: – Рассказывай, о чём хочешь. Легче будет. Я возьму твои боли на себя.
Катюха: – Благодарю, Захар. Но тебе уже достаточно
Варенька-Тваренька: – Всё началось раньше, ещё до школы. Родители у меня не из дворянского сословия. Но трёхкомнатную квартиру имели. Дорожные рабочие. Мать и с лопатой на укладке асфальта ходила. Потом мастером участка стала. Отец – машинист укладчика.
Захар Парфёнович: – Сложная машина. Их сотни видов – и колёсные, и гусеничные.
Катюха: – Человек гораздо сложней любой машины и при этом очень не надёжен.
Захар Парфёнович: – Ты права, Катюха. Иногда лучше опереться на проходящий трамвай, чем на человека, которого считал своим. Даже движущийся транспорт гораздо надёжней, как опора.
Катюха: – Я не согласна с тобой, Захар. Но я продолжу свой рассказ.
Захар Парфёнович: – Извини, перебил. Но не умышленно, а чисто спонтанно.
Катюха: – Когда я училась на третьем курсе, мой отец серьёзно заболел. Чтобы вылечить его, мать моя продала квартиру, и мы переселились в какую-то лачугу, в пригороде. Но деньги не помогли. Папа умер. Да и маму его смерть подкосила. Она еле передвигалась, но работала. Нет, уже не на дороге, а гардеробщицей.
Захар Парфёнович: – Что поделаешь. Тут, как говорится, судьба.
Катюха: – Мой старший брат, хоть и получил университетский диплом на три года раньше меня, стал юристом и одновременно… наркоманом. Он нигде не работал. Всё тащил из семьи. Из нашей с матерью семьи. Он женат не был. Но тоже долго не прожил.
Передозировка. Жаль, конечно, безвольного дурака.
Захар Парфёнович: – Никто не застрахован от таких бед, тем более, в наше время. Есть предположение, что те, кто должен бороться с наркомафией, занимаются чем-то другим.
Катюха: – Сто лет пройдёт, прежде чем люди поймут, что их таковыми не считают.
Захар Парфёнович: – Так на всём Земном Шаре.
Катюха: – Да. Везде. А потом я, когда несколько лет я проработала в школе, вышла замуж. Купили мы с Максимом с большим трудом и двухкомнатную квартиру. Обычную. В страшные долги влезли. Мать моя к нам отказалась переезжать. Не работала. Какие-то мелкие деньги получала от государства, пенсию по инвалидности.
Захар Парфёнович: – Худо и бедно, но жить можно.
Катюха: – Можно было бы. Максим был обычным работягой. На кондитерской фабрике. Не только грузчиком работал. Приходилось. Но хорошо, что детей мы не успели завести.
Захар Парфёнович: – Что же тут хорошего, Катя?
Катюха: – Послушай дальше, Захар, и всё тебе станет ясно.
Захар Парфёнович: – Я слушаю. Я очень внимательно слушаю, Катюха.
Катюха: – Однажды я стала случайной свидетелем того, как в кустах, в школьном сквере, двое взрослых парней насиловали восьмиклассницу. Пусть поздновато, но я вырвала из рук подонков плачущую девочку.
Захар Парфёнович: – Сволочи! Им эти отростки надо обрезать по самое… горло. Ну и что же дальше?
Катюха: – Дальше всё, как и полагается. Я тут же пошла с этой девочкой к ней домой. Родители её, разумеется, находились в справедливом негодовании. Неважно, что одни из сволочей был сыном одного из чиновников города, а другой – выкормыш узаконенного вора, то есть крупного бизнесмена. Его папа в то время не числился в миллиардерах, но уже около сотни миллионов баксов наворовать успел.
Захар Парфёнович: – Трудно бороться за справедливость, но надо. Иначе ведь для подавляющего большинства так и не наступит утро.
Катюха: – Я тогда была уверена в том, что справедливость восторжествует и преступники займут свои места на нарах. Эта девочка написала заявления, подключились и родители…
Захар Парфёнович: – А что потом?
Катюха: – Потом? Девочка и её родители срочно забрали заявления из суда, отозвали своё заявление.
Захар Парфёнович: – Получается, что тебя, Катюха, подставили по полной программе.
Катюха: – Именно, подставили. Иначе не скажешь.
Захар Парфёнович: – Чем же и как объяснили своё поведение родители пострадавшей девочки и она сама?
Катюха: – Подлая банальщина! Мне все трое объяснили, что я всё это не то, что бы придумала, но мне явно многое показалось, померещилась. Получается, я детские шалости приняла за преступление. Купили эти сволочи и родителей девочки, и её… вместе с потрохами. А вот они, славные и простые люди, как бы, между прочим, продали меня.
Захар Парфёнович: – Я предполагаю, что с этого момента и начались твои неприятности, Катя?
Катюха: – Не просто неприятности, Захар, а жуткие беды. Меня через три-четыре дня уволили из школы. Наверное, за клевету. Я не поняла толком, за что. Директор школы, изгоняя меня, отвёл в сторону глаза и даже пролепетал «извините».
Захар Парфёнович: – И такие вот педагоги с грязными задницами, вместо голов на плечах, воспитывают детей, подрастающее поколение?
Катюха: – Но он, сукин кот, уже всех и всюду обзвонил. Меня никто не принимал на работу не только в городе, но и в прилежавших к нему районах. Ведь я – склочница и лжесвидетель. Такая им не нужна. Такая не может воспитывать и обучать детей!
Захар Парфёнович: – Несправедливость. Порождение мерзкой действительности. Искривлённое политическое и социально-экономическое пространство.