В Дикой земле
Шрифт:
— Что ж, раз мы так мило сидим, греемся тут, можешь поглядеть сюда.
На дощатом полу был расстелен порядком уже покромсанный лоскут плоти, к которому прилипли вещи киноцефала, а также некоторые фрагменты. Затем Тобиус бросил в его сторону несколько предметов. Тот встрепенулся, зарычал громче, но видя, что нападение не продолжается, присмотрелся к брошенным вещам, — почерневшим пальцам, ушам. Потребовалось немного времени, чтобы он понял и стал смотреть на себя, на свои новые кусочки, на участки кожи, лишённые щетины и отличавшиеся ярко-розовым цветом от остальной,
— Не за что. Благодари судьбу, что колокольчики не отморозил, их я восстановить не смог бы.
Пища, отдых, вот и всё, что было ему нужно. Тобиус проверял состояние киноцефала на расстоянии, кормил, поил, не провоцировал. Тот хранил настороженность. Странно ли, учитывая, что вынужденные соседи являлись потомками двух совершенно разных видов, один из которых едва не истребил другой? Тьма веков минула, но киноцефалы, сколько их ни осталось в этой страшной земле, наверняка ещё помнили людей. Люди уж точно помнили бы, люди такого не забыли бы.
— Ну наконец-то! — Тобиус, продолжавший возиться с трофеем, заулыбался. — Смотри-ка, наконец-то начало отпускать!
Он медленно стал отнимать плоть хищника от овчины, от шерстяных штанов, от кожаного колчана. Оставались ещё клейкие следы, но сила скрепляющего вещества слабела. Хорошо, что он загодя собрал образцы, ведь клей, скрепляющий на молекулярном уровне — это звучало интересно.
— Держи. Он ещё немного липкий, но активный биоэлемент разлагается. Вот твои ножны, кстати. Лук нужен? Если захочешь утыкать меня стрелами, будь добр, предупреди.
Так прошёл день, а затем настал следующий. Всё это время киноцефал старался не ослаблять бдительность, хотя было ему тяжко. Катался на охоту Лаухальганда.
— Мой компаньон добыл росомаху. Ты когда-нибудь ел росомаху? Отвратительное мясо.
— Фф-ф-фря! Фряу! Фря!
— Что бы ты понимал, добытчик.
Когда маг начинал препираться с ушастым мячиком пациент нервничал. Лаухальганда вообще внушал ему тревогу едва ли не большую, чем человек.
— В общем, эта гадость съедобна… судя по набору зубов ты мясоед и вполне можешь оказаться сыроедом тоже. Будет тебе запас пищи. В той чаше талая вода, очищенная, тепло продержится ещё суток двое. Прости, не могу больше здесь торчать, так что поправляйся уж дальше сам.
Они с компаньоном покинули хрупкую деревянную скорлупку, что отделяла их от огромного страшного леса. С тех пор, как позапрошлой ночью прояснилось небо, оно и не хмурилось больше. День обещал быть ярким солнечным, но и холодным тоже, на то она и зима, чтобы дать миру отдохнуть от жары.
Пользуясь единственным направлением, маг продолжил целеустремлённой идти на запад. Со временем это надо было менять, всё же, по итогу, идея была глупой. Решение двигаться в одну сторону по территории столь великой, столь сложной и опасной себя не оправдало. Приходилось опять взбираться на холмы, присматриваться к древним стволам, к земле, прислушиваться, ожидая удара, замирать от воя ветра, метавшегося в древних пещерах. А уж сколько раз он отклонялся от основного направления, когда ощущал впереди предостерегающий холодок опасности, или видел сквозь деревья пугающие ауры чего-то крупного, пахшего кровью.
После краткой передышки давалось всё это легче, но вместе с глазами, отдохнул и ум Тобиуса. Теперь он мыслил более ясно, и ясно понимал, что даже двигаясь в одном направлении, мог заплутать навсегда. И что же теперь? Поворачивать? Вернуться ни с чем?
Упрямство волшебников — великая вещь, оно может двигать недвижимое, оживлять неживое, и обосновывать бессмысленное. Благодаря упрямству рив продолжал идти ещё четверо суток, после осознания неразумности такого поведения. За спиной осталось огромное расстояние, скоро и месяцу конец.
К закату четвёртого дня рив нашёл громадный голый по зиме дуб с дуплом размером с сарай. Внутри явно кто-то прежде жил, присутствовало немало сухого помёта, перьев… а ещё погадок. Погадок такого размера, что Тобиус никогда не хотел бы встретиться с птицей, которая их там оставила. Всё, правда, свидетельствовало о том, что дупло брошено. Оно и ясно, совы не строят гнёзд и не живут в дуплах постоянно, только во время высиживания птенцов. И к счастью эта сова, жравшая волков как мышей, давно куда-то улетела.
Он сидел в тепле, им же сотворённом, слушая ветер снаружи, и не зажигал свет во имя безопасности и здравого смысла. Жуя вяленую рыбу, серый волшебник кутался в живой плащ и через силу признавался себе, что с завтрашнего дня путь ему один — обратно в Корс. Попробовал, потерпел неудачу. Что ж, пока он жив, это не могло считаться поражением. Одно лишь раздражало безмерно, — получалось, всё было зря. Сам решил, что должен отправиться на поиски, никто не просил, никто не посылал. В итоге придётся возвращаться ни с чем.
— Ненавижу делать что-то зря, — пробормотал маг в пустоту. — Ненавижу…
Часть 1, фрагмент 8
Резкий звук ножом прорезал ночь. Такой звук, какой можно услышать в месяце мархоте, когда противно орут кошки. Причём голоса их порой кажутся почти человеческими, криками ребёнка или женщины. Этот звук был громок, и Тобиус не мог решить, что делало его страшнее, сквозившее отчаяние или вероятность того, что там, в темноте, возможно, погибало разумное существо?
— Может, мне проверить?
— Фря? — коротко донеслось из сумки.
— Нет, я в своём уме…
— Мряу, мря.
— Эм… соглашусь.
Дерево вдруг задрожало, и вслед за криком, ночь сотряс рёв, долгий и глубокий, от которого сам холодный воздух пошёл волнами. Тяжёлые шаги быстро приближались и человек опрокинулся на бок. Какофония звуков и грохот снаружи не прекращались некоторое время, то отдаляясь, то приближаясь, вопли ужаса повторялись всё истошнее, пока вдруг не оборвались резким взвизгом.